Статья содержит обращение к вопросам сохранившейся на сегодня на Кавказе народной этики. С опорой на поведенческие и психологические факты адыгов и других соседних народов автор статьи выделяет эту тему в творчестве одного из сегодняшних адыгских авторов Кадыра Натхо, находя многие из таких элементов в сюжетике его произведения
Ключевые слова: северокавказская этика, менталитет, этнос, адыг, проза, отображение.
The article contains an appeal to the issues of ethics preserved in the Caucasus today. Based on the behavioral and psychological facts of the adyges and other neighboring peoples, the author of the article highlights this topic in the work of one of the adyge authors Kadyr Natkho, finding many of these elements in the plot of his work
Key words: North Caucasian ethics, mentality, ethnos, adyge, prose, mapping.
Северокавказские каноны поведения выступают стержневым элементом индивидуальности кавказца. Призыв к сегодняшнему адыгу «Хьайнапэ уиIэп» («Нет у тебя совести») достаточно оскорбителен и способен вернуть в порядочность отошедшего от норм собеседника. Этническое сознание уверено само и убеждает других: причислить себя к адыгам возможно лишь при овладении нормами адыгского хабзэ («этики и этикета»). Причем в том же направлении движется и абхазская народная мысль. Не менее активен и эффективен известный адыгам хабзэ у абхазов. У адыгов он называется «адыгагъэ», у абхазов – «апсуара». Или, например, здесь же на Кавказе карачаевцы, балкарцы провозглашают: «Нет ничего на свете, что может сравниться с черкесским этикетом». Еще при необходимости подчеркнуть то или иное достоинство человека характеризуют как лицо, следующее черкесскому этикету. И это отображается в поговорке, благодаря чему выделяются воспитанность, тактичность и порядочность. Абхазы применительно к лицу культурному, великодушному могут сказать «адыг-абхазец». Ингуши и чеченцы нередко используют сравнение «благороден, как черкес» или эпитет «гордый кабардинец». Подробно вопрос хабзэ исследован в монографических трудах: у адыгов – Б.Х.Бгажнокова, у абхазов – В.Л.Бигуаа.
Особенно наглядно адыго-абхазские приоритеты пересекаются при соблюдении традиций гостеприимства. До того момента, пока приходящий в дом не представлен присутствующим, он видится и понимается весьма экспрессивно. При этом достаточно ощутим сам факт распознания и опознания вдруг вставшего на пороге. Он способен восприняться находящимися здесь с разных сторон: и позитивно (как друг), и негативно (как враг). Вся подобная канитель восприятия успокаивается и уступает место созвучной гармонии в ситуации, когда вошедший вступает в роль гостя. Традиционная для абхазов гостевая формула «Бзиала уаабеит!» означает дословно «Да будет твой визит благом!». Она буквально целиком в переводе совпадает с той же ситуативной формулой у адыгов: «Шъу къеблагъ!». Такая модель есть некая магическая мольба к Всевышнему, задающая ассоциативный ряд ситуации и назначающая манеру поведения. Возможны здесь и жестовые шаблоны. Как говорит по этому поводу современный абхазский историк С.Возба, «Меня всегда интересовал обряд, который проделывают наши старшие женщины, когда проводят рукой вокруг головы гостя. Оказывается, проводя этот обряд, рукой женщины как бы снимают недуги и несчастья с гостя» [3].
Подобное учтивое и усиленное внимание к гостю, но уже не только интенсивно, а еще и выразительно подчеркивает анализируемый нами адыгский писатель нового века Кадыр Натхо. К примеру, в книге своих «Воспоминаний» он целую главу, названную «Жизнь и испытания после Второй Мировой войны», посвящает описанию подобных эпизодов. Постоянно с ведущим повествование рассказчиком происходят сходные инциденты. Окружающие героя персонажи неизменно делают на это упор и страница за страницей доказывают значимость почитания гостя в этническом сознании. Так, рассказывая в указанной главе о своем посещении турецких адыгов, главный герой поясняет свои визиты, расшифровывает свои контакты, причем вновь в струе гостеприимства. Принимая на передачу американским абхазам посылку от молодого абхаза в Турции, повествователь тут же оказывается в роли гостя для других местных земляков. Они «захватили» его с его семьей к себе – познакомить со своей семьей и провести вечер в ресторане «на возвышении холма с видом на Стамбул». И еще уже в последующих абзацах автор отчетливо уточняет, как и какой благоприятный прием один из земляков оказал его семье во время визита.
Здесь соблюдается непреложный принцип, откладывающий для вошедшего самое качественное из имеющегося. К примеру, на Кавказе любое семейство стремится отложить «на крайний случай» любой возможный кусок от самого вкусного. Поглощает полную кастрюлю семейство, понравилось ее содержимое, и тогда непременно прозвучит от старшего призыв «Отложи!» с пояснением о возможности случайного гостя. Как описывают такие эпизоды ученые 90-х гг. ХХ в. А.Байбурин, А.Топорков, «рачительные хозяйки припрятывают … пшеничную муку, сыр, сладости, фрукты, водку в бутылках ... а во дворе гуляют куры, ревниво оберегаемые от родных детишек, которые, может быть, давно уже не имели мяса в своем рационе» [1: 32].
Как подчеркивают цитируемые выше авторы, у абхазов распространено убедительное представление о том, что любая скрытая от гостя деталь окажется принадлежащей сатане. И потому, считают аналитики, приход гостя неизменно сопровождается подачей к столу какого-либо только что зарезанного живого существа со двора. К тому же даже немного «застарелое», т.е. не совсем свежее блюдо способно было серьезно унизить чувствительного гостя. При этом и рассказчик у К.Натхо нередко констатирует факты этой чувствительности, приводившие к казусам, порой даже тягостным. Так, находящиеся в Турции адыги, водимые по старому городу местными земляками, оказались в магазине. Сопровождающая рассказчика попутчица покорилась виду чайника на витрине. Понимающий ситуацию рассказчик попытался остановить ее в проявлении эмоций, но не успел. Ее мнение моментально стимулировало ведущих их местных, и чайник неизбежно оказывается подарком гостям от щедрых хозяев. Что серьезно напрягало порядочных и ответственных гостей, опасавшихся бытия «на халяву» и не любивших дорогих подарков.
Могли оказаться напрягающими для гостей также обильные и длительные кавказские застолья. Как поясняют эту ситуацию цитируемые выше ученые 90-х гг. ХХ в. А.Байбурин, А.Топорков, длившиеся по пять – шесть часов обеды, затягивавшиеся порой до глубокой ночи и в посольствах Москвы, у адыго-абхазских народов были естественной традицией. Не позволительный по хабзэ выход из-за стола в течение многочасового обеда непрерывно держал гостей в соответствующей деятельности: «Поскольку все это время почти непрерывно ели и пили, нетрудно представить себе самочувствие гостей через 5 – 6 часов такого угощения» [1: 44]. И потому созвучным здесь представляется описание приглашенного на ужин в парламенте Турции странствующего по стране черкеса. Вспоминающий встречу рассказчик у К.Натхо богат в своем изображении на эпитеты, приукрашивая дизайн и проводя явно выраженные аналогии. Сидящий в стеклянной двухэтажной структуре, он восторгается «большим банановым деревом с его непомерно большими листьями», чем очевидно настраивает читателя на другую гиперболу. От гигантских листьев банана говорящий приступает к явному приведению гигантизма своих соплеменников на постах в стране. Фраза «Я никогда не знал до тех пор, что банановые деревья могли расти такими большими!» наглядно выражает восторг говорящего по поводу должностного калибра соплеменников (президенты, парламентарии, казначеи, генералы и т.д.).
Воздействовала на чувствительных земляков и насыщенная культура. Танцевальные обычаи и пристрастия горцев, сохранившиеся по сей день, были известным на весь мир брэндом, часто воспроизводимым и у К.Натхо. Описывая в своих воспоминаниях моменты своих встреч с Натхо- родственниками в Турции, автор ведет речь о конкретном концерте, легко узнаваемом по репертуару земляками, и сегодня живущими в кавказских республиках. Танцевальные ансамбли неизменно были первым элементом государственной культурной политики и потому моментально оказывались в программе развлечений иностранных визитеров. Поэтому находящийся в Стамбуле адыг, встретивший здесь своих соплеменников и даже однофамильцев, сразу попадает на концерт абхазских танцев, организованный Хасэ абхазов. Родственное адыгскому искусство радует и приятно удивляет рассказчика. Обнаруживающий в поведении иностранных зрителей внимание и почтение к собственному знатному родственнику повествователь горд. Он даже представить не мог, насколько высоко поднялись на чужбине его родные, служащие в министерствах. Но они адекватны, они только рады приветить рассказчика и оказать ему почтение: «Два достойных средних лет господина пришли, поздоровались с Сабри и со мной с уважением, и настаивали на том, что мы должны последовать за ними. Они взяли нас за руки, повели нас вниз по лестнице и посадили нас в середину первого ряда» [4].
Рассматривая воздействие адыгской мысли на прочие северокавказские этносы, адыгский этнограф Б.Х.Бгажноков уже в начале нового века подчеркивает, что «в XVI – XVIII в.в. этика и этикет адыгов произвели культурный переворот в сознании горцев» [2: 94]. И именно подобным переворотом можно объяснить тот интерес, который в мире продолжают испытывать к горскому менталитету. Его наглядно демонстрируют многие стабильные и сохранившиеся веками высказывания кавказских народов. Так и у К.Натхо просматривается подобная заинтересованность, причем отнюдь не единично, а стабильно, во многих прозаических кадрах. Так, к примеру, повествующий о своем визите в Турцию автор, немного стесняясь и скромничая, говорит о том, как обнаруживаются в чужой стране, в числе приветствующих его родственника сановников, его собственные поклонники. Они читали его книги тридцатилетней давности («Бораз и Гощмаф» и «Первые Признаки Рассвета») и по сей день почитают его самого. И здесь яркое выступление танцевального коллектива оказывается у автора созвучно с охватившим его удовлетворением: «Погружаясь в чувство удовлетворения, которое я получил от осознания того, что моим читателям понравились мои рассказы, я смотрел на яркое выступление абхазского ансамбля этой ночью, и мне это очень понравилось» [4]. Духовная среда человека совокупна духовной прослойке нации. Поэтому, когда оказывается озвученной мысль автора в произведении, она нередко распахивает нараспашку многое. Это и национальный нрав, и суть социума посредством выявления отдельных личностных качеств, а это, в свою очередь, выстраивает на общеглобальном фоне этноязыковой портрет.
Список использованных источников
1. Байбурин А., Топорков А. У истоков этикета. – Л.: Наука, 1990
2. Бгажноков Б.Х. Адыгская этика. – Нальчик: Эль-Фа, 1999.
3. Возба С. // https://sputnik-abkhazia.ru/columnists/20161118/1019892551/abxazy-zhivut-dlya-gostej-ili-strana-tysyachi-privetov.html
4. Натхо К. Воспоминания (рукопись)