Литература не могла бы называться литературой, если бы не имела возможности и права вобрать в себя, переработать, воплотить социально-исторический и нравственный опыт такого грандиозного события в истории человечества, каким была Великая Отечественная война. Чем дальше мы отходим от времени войны, тем отчетливее представляется всемирно-историческое значение победы нашего многонационального народа над германским фашизмом. И именно события этого периода тесно переплелись с действительностью в виртуальной реальности воспоминаний главного героя повести Юнуса Чуяко «Кинжал танцора» (1985).
К сожалению, эта повесть писателя практически осталась без внимания национальной критики. В качестве позитивного исключения можно назвать Руслана Мамия, который в своей монографии «Вровень с веком» (Майкоп, 2001) рассматривает ее художественные особенности. В данном случае лиризм изложения
является конкретной составляющей авторского замысла, но это не слишком отвечает требованиям композиции произведения. И потому по мысли автора данное повествование строится по законам эпической композиции, однако здесь в полной мере присутствуют элементы лирического изложения.
Как и принято в традиционно лирическом изложении, повествование в произведении ведется от первого лица – от лица главного героя. Лиризм изложения отмечает и Руслан Мамий: «Повесть привлекает внимание не масштабами эпического повествования. Локальные жизненные ситуации, показанные в повести, глубоко лиричны. Психологически противоречивые характеры протянуты через вполне определенные конкретные события, через острую сюжетную занимательность». Достоверность – не столько в широте охвата, сколько в глубине философской мысли писателя.
Форма изложения, избранная автором, позволяет читателю проникнуть в глубь воспоминаний и связанных с ними мироощущений научного сотрудника музея Касима, который становится очевидцем значимого события в жизни их семьи. Старый аульский дом, переживший многое и многих, подлежит сносу, и Касим, помня о том, что чердак этого дома бережет немало семейных реликвий, едет на место событий. Говоря о содержимом чердака автор прибегает к описанию мельчайших подробностей и, разумно предполагая возможное сравнение с Плюшкиным, замечает, что там нет никакого хлама, все дорогое. В целом, вопрос о роли материального имущества в жизни человека время от времени подробно осмысливается в рассуждениях ведущего повествование героя, а, значит, и самого автора, что позволяет читателю познакомиться с жизненными принципами самого писателя по данной проблеме.
Одни из самых ценных для рассказчика предметов – это серебряный пояс и кинжал танцора – дяди Касима Шабана Кайматукова, убитого пришедшими в аул фашистами, которым не угодила зажигательная смелость и яркая лихость парня, отчаянно сплясавшего на свадьбе у сына одного из немецких приспешников. Эта удалая насмешка задела и испугала фашиста, открывшего стрельбу по пляшущему парню, что однако, как известно по фактам истории, не усмирило миллионы других храбрецов.
Такая безрассудная отчаянность, одержимость поражает сегодня разумного читателя. Но так было, и это не просто строка, которую из песни не выкинешь, – это неотъемлемая грань времени с его особыми социальными и нравственными императивами и, возможно, деталь несдержанного, сверх-эмоционального адыгского менталитета.
Прошлое – категория нравственно-философская, социально-историческая. Это не просто минувшее, а то, что на правах живого входит в сегодняшний и завтрашний день. Сохранение традиции, питавшейся идеями патриотизма и самоотверженности, ратного и трудового подвига, – залог силы и бессмертия народа. Именно символом этого подвига выступает в повести кинжал и связанная с ним память, которой так дорожит герой повести.
И вот, помня о том, что серебряный пояс и кинжал дяди Шабана лежат на чердаке подлежащего сносу дома, Касим отпрашивается на работе и отправляется в аул. Но, если директор музея Индар понимает, куда торопится сотрудник, то дома Касим не может объяснить супруге своих мотивов, и та упрекает его в том, что ему старый кинжал дороже жены. Но, к счастью, сын Мурик составляет отцу компанию. Вообще любовь мальчика к аульскому дому, к старой бабушке и всему, связанному с ней подробно описывается в повести и обобщаясь, обозначается одним образным поэтическим понятием «магнит», не однажды применяемому автором в процессе изображения ощущений мальчика.
Во дворе старого дома, детализированно описывая состояние Касима в момент сноса, автор располагает вокруг него широкий круг собеседников – друзей, родственников, соседей, в кругу которых происходит длительное и эмоциональное обсуждение современной им действительности, порой споры о нравственных ценностях и о материальном достатке, благодаря чему в ходе длящегося на протяжении всей повести диспута во дворе старого дома осуществляется своеобразное распределение моральных приоритетов в современном герою обществе. Однако собеседники Касима не гнушаются с своих суждениях о действительности опираться на историю, часто обращаясь как к эпизодам военной поры, так и к другим фактам истории адыгских аулов. Между героями складываются особые отношения, когда пережитое прошлое, прошлое героев соотносится с их сегодняшними мыслями, чувствами, настроениями; в то же время они становятся участниками исторического в рамках аула события – сноса старого дома.
Отмечаемую особенность данного эпизода подчеркивает в своей монографии и Руслан Мамий: «И в этом разговоре до предела обнажен мир героев. Повесть не о войне. Собравшиеся во дворе ведут разговор о чем угодно – о делах в колхозе, о ферме, о покупках. Но в их словах, в их раздумьях трудно отличить прошлое от сегодняшнего. И это прошлое чаще всего связано с войной».
Действительно, эта полная глубокого драматизма повесть Юнуса Чуяко опровергает существующий тезис о том, что искренние произведения о войне могут писать лишь ее участники. Автор, представитель более молодого поколения писателей, жил и взрослел среди людей, для которых недавняя война была главным событием их биографии. И потому, хотя и косвенно, но война коснулась судьбы Юнуса Чуяко. Ракурс художественного изображения того времени оказывается у него таким, что отсутствие личного фронтового опыта может компенсироваться его последующими жизненными впечатлениями и творческим воображением, что и происходит в повести «Кинжал танцора», в которой достигается покоряющая психологическая глубина и достоверность деталей. Как говорит, оценивая подобное художественное явление отечественный критик Г.И.Ломидзе, «Это не улучшение истории, не привнесение опыта современности в опыт прошлого. Это новое открытие существовавшего, возвращение нами же сотворенного и выстраданного подвига. Возвращение без ограничений, без усекновения правды истории».
К сожалению, эта повесть писателя практически осталась без внимания национальной критики. В качестве позитивного исключения можно назвать Руслана Мамия, который в своей монографии «Вровень с веком» (Майкоп, 2001) рассматривает ее художественные особенности. В данном случае лиризм изложения
является конкретной составляющей авторского замысла, но это не слишком отвечает требованиям композиции произведения. И потому по мысли автора данное повествование строится по законам эпической композиции, однако здесь в полной мере присутствуют элементы лирического изложения.
Как и принято в традиционно лирическом изложении, повествование в произведении ведется от первого лица – от лица главного героя. Лиризм изложения отмечает и Руслан Мамий: «Повесть привлекает внимание не масштабами эпического повествования. Локальные жизненные ситуации, показанные в повести, глубоко лиричны. Психологически противоречивые характеры протянуты через вполне определенные конкретные события, через острую сюжетную занимательность». Достоверность – не столько в широте охвата, сколько в глубине философской мысли писателя.
Форма изложения, избранная автором, позволяет читателю проникнуть в глубь воспоминаний и связанных с ними мироощущений научного сотрудника музея Касима, который становится очевидцем значимого события в жизни их семьи. Старый аульский дом, переживший многое и многих, подлежит сносу, и Касим, помня о том, что чердак этого дома бережет немало семейных реликвий, едет на место событий. Говоря о содержимом чердака автор прибегает к описанию мельчайших подробностей и, разумно предполагая возможное сравнение с Плюшкиным, замечает, что там нет никакого хлама, все дорогое. В целом, вопрос о роли материального имущества в жизни человека время от времени подробно осмысливается в рассуждениях ведущего повествование героя, а, значит, и самого автора, что позволяет читателю познакомиться с жизненными принципами самого писателя по данной проблеме.
Одни из самых ценных для рассказчика предметов – это серебряный пояс и кинжал танцора – дяди Касима Шабана Кайматукова, убитого пришедшими в аул фашистами, которым не угодила зажигательная смелость и яркая лихость парня, отчаянно сплясавшего на свадьбе у сына одного из немецких приспешников. Эта удалая насмешка задела и испугала фашиста, открывшего стрельбу по пляшущему парню, что однако, как известно по фактам истории, не усмирило миллионы других храбрецов.
Такая безрассудная отчаянность, одержимость поражает сегодня разумного читателя. Но так было, и это не просто строка, которую из песни не выкинешь, – это неотъемлемая грань времени с его особыми социальными и нравственными императивами и, возможно, деталь несдержанного, сверх-эмоционального адыгского менталитета.
Прошлое – категория нравственно-философская, социально-историческая. Это не просто минувшее, а то, что на правах живого входит в сегодняшний и завтрашний день. Сохранение традиции, питавшейся идеями патриотизма и самоотверженности, ратного и трудового подвига, – залог силы и бессмертия народа. Именно символом этого подвига выступает в повести кинжал и связанная с ним память, которой так дорожит герой повести.
И вот, помня о том, что серебряный пояс и кинжал дяди Шабана лежат на чердаке подлежащего сносу дома, Касим отпрашивается на работе и отправляется в аул. Но, если директор музея Индар понимает, куда торопится сотрудник, то дома Касим не может объяснить супруге своих мотивов, и та упрекает его в том, что ему старый кинжал дороже жены. Но, к счастью, сын Мурик составляет отцу компанию. Вообще любовь мальчика к аульскому дому, к старой бабушке и всему, связанному с ней подробно описывается в повести и обобщаясь, обозначается одним образным поэтическим понятием «магнит», не однажды применяемому автором в процессе изображения ощущений мальчика.
Во дворе старого дома, детализированно описывая состояние Касима в момент сноса, автор располагает вокруг него широкий круг собеседников – друзей, родственников, соседей, в кругу которых происходит длительное и эмоциональное обсуждение современной им действительности, порой споры о нравственных ценностях и о материальном достатке, благодаря чему в ходе длящегося на протяжении всей повести диспута во дворе старого дома осуществляется своеобразное распределение моральных приоритетов в современном герою обществе. Однако собеседники Касима не гнушаются с своих суждениях о действительности опираться на историю, часто обращаясь как к эпизодам военной поры, так и к другим фактам истории адыгских аулов. Между героями складываются особые отношения, когда пережитое прошлое, прошлое героев соотносится с их сегодняшними мыслями, чувствами, настроениями; в то же время они становятся участниками исторического в рамках аула события – сноса старого дома.
Отмечаемую особенность данного эпизода подчеркивает в своей монографии и Руслан Мамий: «И в этом разговоре до предела обнажен мир героев. Повесть не о войне. Собравшиеся во дворе ведут разговор о чем угодно – о делах в колхозе, о ферме, о покупках. Но в их словах, в их раздумьях трудно отличить прошлое от сегодняшнего. И это прошлое чаще всего связано с войной».
Действительно, эта полная глубокого драматизма повесть Юнуса Чуяко опровергает существующий тезис о том, что искренние произведения о войне могут писать лишь ее участники. Автор, представитель более молодого поколения писателей, жил и взрослел среди людей, для которых недавняя война была главным событием их биографии. И потому, хотя и косвенно, но война коснулась судьбы Юнуса Чуяко. Ракурс художественного изображения того времени оказывается у него таким, что отсутствие личного фронтового опыта может компенсироваться его последующими жизненными впечатлениями и творческим воображением, что и происходит в повести «Кинжал танцора», в которой достигается покоряющая психологическая глубина и достоверность деталей. Как говорит, оценивая подобное художественное явление отечественный критик Г.И.Ломидзе, «Это не улучшение истории, не привнесение опыта современности в опыт прошлого. Это новое открытие существовавшего, возвращение нами же сотворенного и выстраданного подвига. Возвращение без ограничений, без усекновения правды истории».
Опубл.:
Хуако Ф.Н. Новое ... // Вестник МГОУ. – М.: ООО «Кавказская типография». – 2007. – № 2 (27). – С. 51-53.