«Для этих писателей оказалось близким лиро-эпическое, философское освоение проблем времени, более углубленные нравственно-этические искания. Их герой – человек, еще не утративший поэтическое восприятие мира, но более «трезвый», испытавший тяжесть бытия в тоталитарном обществе, молодой интеллектуал, активно не приемлющий зла, глубоко страдающий от соприкосновения с подлостью, конформизмом, бездуховностью» (1). Именно этой яркой и выразительной характеристикой сопровождает адыгский исследователь Халид Тлепцерше перечисление появившихся в период 60 – 90-х гг. в национальной литературе поэтов, прозаиков и критиков, к числу которых он относит и имя Шамсет Шаззо (начало творческой деятельности – 1975 год). Действительно, в ходе анализа ее
произведений (диапазон которых весьма широк – от серьезных научных работ до разнообразных художественных жанров), в частности, стихотворений в прозе, новелл, перед читателем отчетливо вырисовывается образ нашего современника, живущего глобальнейшими проблемами сегодняшнего дня и умеющего найти ко всему этому проблемному комплексу строго философский подход.
произведений (диапазон которых весьма широк – от серьезных научных работ до разнообразных художественных жанров), в частности, стихотворений в прозе, новелл, перед читателем отчетливо вырисовывается образ нашего современника, живущего глобальнейшими проблемами сегодняшнего дня и умеющего найти ко всему этому проблемному комплексу строго философский подход.
К примеру, умение этого героя ценить жизнь и малейшие ее проявления, – личностное качество, являющееся сегодня сколь редким, столь и необходимым для современника. Рисуя в первой же из мини-новелл своего прозаического сборника именно «земной рай» – землю, являющуюся родиной адыгов, Ш.Шаззо дает понять читателю, насколько богат народ, которому достались эти горы, эти равнины, – эти природные блага. Однако здесь же, в рамках двух небольших абзацев автору удается присовокупить к ощущению счастья от обладания таким богатством неизбежное ощущение боли и горечи, вызванное упоминанием и ярким очерчиванием жестоких исторических событий, настигших адыгский народ на этой благословенной земле. И тогда, уже в финальных строках данной новеллы, появляется святой образ – образ матери-земли, которая обращается к своим сыновьям. «Если тебя зовет мать, как бы ты ни был счастлив, сможешь ли ты жить спокойно, мой друг?» (2) – вопрошает автор в финале этой новеллы, подготавливая, таким образом, читателя к восприятию следующей, названной в данном случае весьма логично – «Земля зовет». А здесь мать-земля уже напрямую обращается к своим сыновьям-воинам, требуя от них бросить оружие. Или другой живой образ стихов в прозе Ш.Шаззо, давший название всему сборнику, – это образ птицы, точнее, пташки, которая сначала выступает здесь просто, традиционно как вестница тепла, добра и счастья, а затем этот образ выливается в образ близкого автору человека – любимой матери, либо подобным полету птицы оказывается процесс стихотворчества, а порой – и жизнь автора. И так на протяжении всего повествования – философично, романтично и психологично, но никак не эпично, что вполне закономерно объясняется спецификой избранного автором жанра – «стихи в прозе».
Вообще же, первые публикации Ш.Шаззо появились в областной газете «Социалистическэ Адыгеей», «Адыгэ макъ» («Голос адыга»), в журнале «Зэкъошныгъ» («Дружба»). Все это были лирические этюды-стихотворения в прозе – новое жанровое образование в адыгейской литературе. Впоследствии они вылились в отдельные сборники – «УблапI» («начало», 1985) и уже, упомянутый нами, – «Бзыужъый» («Пташка», 1993). Все эти творческие успехи Ш.Шаззо не остались без внимания отечественной общественности, вследствие чего Ш.Шаззо 1997 году была принята в Союз писателей России.
Однако умение владеть пером традиционно распространяется не только на художественную, но и на научно-исследовательскую деятельность, что в полной мере и осуществилось в случае с нашей героиней. Так, в 1994 году Ш.Шаззо защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук, а, через несколько лет, что является вполне закономерным следствием ее плодотворной научной деятельности, – диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук, тема которой – «Духовно-философские основы адыгейской поэзии и своеобразие ее художественной эволюции (проблемы поэтики и стиля)». Сегодня, начиная с 1990 года, Ш.Шаззо – ведущий научный сотрудник Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований (АРИГИ). За этот небольшой период ею, как исследователем, было подготовлено, разработано и опубликовано немало серьезных научных трудов, преимущественно посвященных особенностям адыгейской поэзии XX века, анализу сложных процессов ее развития, проблем эволюции и философизации лирического слова. Но есть и другая грань исследовательского таланта Ш.Шаззо – ее постоянный интерес к подробному и обстоятельному изучению народного адыгского фольклора, в частности, эпоса «Нарты», когда ею анализируются закономерности внутренней структуры эпоса, специфика его поэтики и жанрово-стилистических характеристик, уровень стиховой культуры. Автор закономерно рассматривает «Нарты» как единое художественное творение, но вместе с тем как величайший свод поэм-пщынатлей, каждая из которых образует совершенно законченную, художественно самостоятельную единицу.
Так, в числе обстоятельных научно-исследовательских работ Ш.Шаззо, в значительной степени заполняющих существующие в современном национальном литературоведении пробелы, можно назвать следующие: Ергук Ш. Восхождение к памяти: Размышления о прозе Исхака Машбаша (монография, 1994); Она же. Уроки лирической медитации: Размышления о современной адыгейской поэзии: Куек Нальбий и Мулиат Емиж (научное издание, 2001); Она же. Слово о «Нартах»: Размышления о проблемах поэтики, стиховой культуре и художественно-философском содержании эпоса (научное издание, 2001); Она же. К вопросу изучения поэтики эпоса «Нарты» // Вестник Дагестанского научного центра РАН. – 2003. – № 14 (статья); Она же. Характер внутреннего движения в адыгской поэзии (ХIХ – начало ХХ века) // Известия КБНЦ РАН. – 2004. – № 1 (статья); Она же. К изучению поэтики адыгского стиха // Культурная жизнь юга России. – 2004. – № 2 (статья); Она же. Преодоление «вульгарного социологизма» в послевоенной младописьменной поэзии (на примере адыгейской) // Вестник Дагестанского НЦ РАН. – 2004. – № 16 (статья); Она же. Философия русского авангарда и некоторые особенности адыгейской лирики 60 – 90-х гг. ХХ в. // Культурная жизнь юга России. – 2005. – № 1 (статья); Адыгские сказания: Сост. и авт. предисл. Ш.Шаззо (сборник, 2005).
И многое другое. Однако работой, на определенном этапе фактически подытожившей все предыдущие многочисленные научные искания Ш.Шаззо, можно смело назвать ее монографию «Художественное своеобразие адыгейской поэзии», вышедшей в текущем, 2003 году в майкопском издательстве «Качество». Задавшись целью проследить эволюцию адыгейской поэзии от древнейших времен до наших дней, Ш.Шаззо взяла на себя весьма объемную для женских плеч и могущую показаться непосильной для «слабого пола» задачу. История формирования и развития национального адыгского словотворчества насчитывает далеко не одну сотню лет, и потому изучение подобного явления возможно было лишь в результате продолжительного и сложнейшего труда. Но задача эта достойно реализована, а процесс ее реализации детально отображен на страницах монографии. Свой теоретико-практический анализ Ш.Шаззо вполне закономерно начинает с эпоса «Нарты», видя в его изучении едва ли не самую главную и самую сложную проблему современной национальной науки. Подробно и обоснованно анализируя это художественное творение, исследователь видит уже в нем высокий уровень «ритмико-интонационнного и звуко-рифмического содержания», соответствовавшего «столь же высокому уровню освоения и выражения национальной жизни, подвигов и свершений нартов» (3). И вот именно в этом, весьма аргументированном и в то же время эмоциональном ключе изложена вся глава, посвященная фольклорным истокам адыгской поэзии. Так, автор подчеркивает оперно-эпическую манеру исполнения нартских текстов, органично сочетающуюся с сюжетно-событийным изложением и патриотическим пафосом.
При этом объективность и достоверность изложения достигаются за счет подробного рассмотрения различных вариантов текстов – шапсугских, бжедугских, кабардинских и даже версий зарубежной диаспоры. В ходе проводимого анализа автор акцентирует внимание на структуре построения текстов, сравнивает с различных позиций все их варианты, отмечая, к примеру, законченность и уникальность записей Шабана Кубова. Рассматривая композиционные особенности текстов, исследователь не обходит вниманием и структуру психологического взаимоотношения и психологическую атмосферу, присутствующую в источниках. Кроме того, подчеркивается существующий в нартских сказаниях эпический размах событий, никоим образом не вступающий в противоречие с их психологизмом. Причем в процессе изложения данной концепции используется новая для литературоведческой практики форма отображения сюжетной структуры рассматриваемого текста: иерархия нартских общественных отношений, заключенная в источнике, для большей убедительности и наглядности приведена в схематичную форму. В такой схеме систематизированы все сюжетно-композиционные компоненты, сопровождаемые собственными комментариями Ш.Шаззо, что позволяет с легкостью проследить место и роль в ходе изложения того или иного мотива, а затем – и связанного с ним эпизода.
Доказывая высокий уровень стиховой культуры в приводимых отрывках, автор анализирует использовавшиеся способы достижения звуко-мелодического эффекта и в числе прочих называет повторение слов и фраз. Справедливости ради следует привести слова известного теоретика литературы В.Шкловского, считавшего, что «повторения заменяют рифмы, они создают плодовитую медленность, глубокую пахоту» (4) текста. А потому внимание, уделяемое в рецензируемой работе данному способу звуко-мелодической организации, на наш взгляд, вполне оправданно. Далее Ш.Шаззо прослеживает эволюцию адыгейской поэзии на материале национальных историко-героических песен, составивших значительный пласт в фольклорном наследии адыгов и испытавших на себе существенное влияние нартского эпоса – влияние, которое подробно рассматривается в работе. Автор раскрывает «плодотворные особенности и главные характеристики титанической поэтической и художественной работы и создателей, и сказителей» (5). В ходе этого процесса исследователь успешно пытается угадать и сформулировать мотивы и намерения повествователя, в процессе подробнейшего анализа прослеживает влияние выявляемых им психологических стимулов на состав, структуру и тональность повествования. Здесь следует отметить потрясающе выразительную стилистику, яркую и образную, с необычными порой оборотами и кардинально новыми формулировками. Насколько органично сочетаются здесь научность и аргументированность стиля с действительно женской эмоциональностью автора.
Как замечает уже цитировавшийся нами В.Шкловский, «вопрос рифмы тесно связан с вопросом о ритме» (6). Поэтому в ходе анализа песенных текстов Ш.Шаззо предпринимает анализ их ритмического рисунка, выдвигая логичные предположения о достоверности и приближенности к оригиналу приводимых ею отрывков. Рассмотрев ритмическую организацию стиха, его персонажей, автор переходит к анализу такой философской этнической категории, как адыгагъэ, справедливо считая ее духовно-нравственной категорией, составляющей основу национального менталитета, называет ее «национальным началом». Рассуждения автора в этом ключе представляют собой не только несомненную литературоведческую ценность (т.к. прослеживается место адыгагъэ в создававшихся адыгами песнях), но еще и ценность, на наш взгляд, историко-философскую. В процессе анализа старинных адыгских песен и поэм Ш.Шаззо предпринимает творческую попытку развить мысли их создателей, расшифровать их намерения и домыслить их задумки. А, характеризуя форму изложения песен, она пытается сформулировать причины, руководившие создателем в ходе выбора формы. Все это придает научному, а потому предполагающему сухость тексту несомненную эмоциональность, некоторую интригу и оригинальность. В то же время автором особо подчеркивается документальность и, следовательно, историческая достоверность представляемых в текстах фактов. При этом Ш.Шаззо с целью достижения объективности и достоверности изложения ею самой приводит не только собственные мысли о рассматриваемых песенных текстах, но и суждения о них других, даже древних, ученых, к примеру, Каламбия. Заметим, что в каждой строке предпринимаемого автором анализа – гордость за свой народ, создавший такие образцы словотворчества, за свою землю и ее красоты, искренняя любовь к корням и обычаям своего народа, восторг и восхищение ими. Подобная, действительно женская, эмоциональность несколько оживляет повествование, придавая ему живость и яркость. К тому же Ш.Шаззо, не замыкаясь на литературоведческом разборе, время от времени вводит в текст рассуждения социально-идеологические, что придает работе оттенок социологического исследования.
Прослеживая эволюцию национальной устной поэзии, автор выявляет в каждом из приводимых ею небольших фрагментов значительный подтекст – содержащуюся в них объемную нравственно-психологическую и социально-историческую информацию. А вообще очень интересно следить за развитием своеобразной логики Ш.Шаззо, в итоге приводящей порой к нетрадиционным и неожиданным обобщениям, обусловленным особенностями ментальными и общечеловеческими. Но, опять-таки, и здесь женская эмоциональность заявляет о себе в полный голос и мало того, неизбежно вызывает столь же насыщенную экспансивную реакцию слушателя. Так, к примеру, очевидна и реально разделяема боль автора, когда речь идет о воздействии извращенного советского редактирования, которое испытали на себе народные песни-плачи. В результате их непередаваемые страдания и слезы превратились в оптимистические гимны существовавшему строю, а жестокая правда истории и ее последствия были перечеркнуты одним росчерком пера. Естественно, что Ш.Шаззо искренне и откровенно спорит и в новом, гораздо более объективном контексте анализирует тональность и идеологическое содержание историко-героических песен. Видимо, такая содержащаяся в большей части исследования эмоциональность обусловлена также тем, насколько близко к сердцу автор принимает беды и судьбы своего народа.
Переходя далее к вопросам формирования и становления новописьменной поэзии, Ш.Шаззо вновь вступает в спор. Здесь прослеживается детальное и богато аргументированное ее противостояние существовавшим и по сей существующим идеологическим тенденциям в литературе, запрещавшим самовыражение поэта и отдававшим предпочтение массовому штампованию. При этом автор настоятельно доказывает необходимость возрождения бытовавших в течение нескольких тысяч лет в словотворчестве адыгов действительно высокохудожественных традиций и столь же актуальную необходимость выхода за пределы оказавшегося таким живучим в литературе соцреализма одноцветного диапазона «черное – белое». Все свои теоретические рассуждения Ш.Шаззо практически доказывает на примере конкретных поэтов, составивших национальную литературу постоктябрьского периода. Касательно проводимого здесь ею анализа, отметим следующее. Далеко не традиционен взгляд автора на уже, казалось бы, порядком изученные и получившие свои ярлыки в критике явления и личности. К примеру, в Ахмеде Хаткове традиционное национальное литературоведение обычно видело ярого приверженца происходивших в обществе социалистических преобразований. Ш.Шаззо же просматривает в строках его стихов пусть и не явно выраженный, скрытый, но действительно ощутимый подтекст – протест против размеров той цены, которая реально была заплачена народом за проводившиеся преобразования.
Вообще, философские и социологические нотки в рассматриваемой монографии слышны и ощутимы достаточно отчетливо. Порой Ш.Шаззо, выходя за рамки подробнейшего профессионального анализа и влекомая, видимо, творческом запалом, излагает ярко окрашенные ее собственным настроением и мироощущением философские рассуждения, которые, осмелимся сказать, сами по себе могли бы составить любопытное отдельное издание. Приведем эмоциональный отрывок из подобного рода мыслей: «Велика гармония природы, и где образуется естественная брешь, природа заполняет и залечивает ее. И только человек нарушает ее, эту гармонию, только разум способен освободить спрятанное предусмотрительно природою в свои глубочайшие тайники силы и энергию и пустить ее против гармонии» (7). Правда, выразительно? И все это в контексте рассмотрения творчества одного из авторов – Хамида Беретаря. Именно в таком – обобщенно-философском – ключе Ш.Шаззо и подвергает рассмотрению далее творчество современных поэтов и писателей, таких как Н.Куек, Н.Багов, Р.Нехай и М.Емиж. Подробнейший и детальнейший анализ их произведений, основанный не на традиционных воззрениях критики, а на самостоятельном прочтении и столь же самостоятельном суждении, несомненно, представляет значительный научный интерес, а вся работа в целом, бесспорно, является новым словом в национальном литературоведении. Таким образом, сегодня, подводя некий, условный итог творческим свершениям нашей героини, остается только поблагодарить Ш.Шаззо за сделанное и пожелать ей дальнейших научных и художественных успехов на благо адыгской национальной литературы и культуры.
Вообще же, первые публикации Ш.Шаззо появились в областной газете «Социалистическэ Адыгеей», «Адыгэ макъ» («Голос адыга»), в журнале «Зэкъошныгъ» («Дружба»). Все это были лирические этюды-стихотворения в прозе – новое жанровое образование в адыгейской литературе. Впоследствии они вылились в отдельные сборники – «УблапI» («начало», 1985) и уже, упомянутый нами, – «Бзыужъый» («Пташка», 1993). Все эти творческие успехи Ш.Шаззо не остались без внимания отечественной общественности, вследствие чего Ш.Шаззо 1997 году была принята в Союз писателей России.
Однако умение владеть пером традиционно распространяется не только на художественную, но и на научно-исследовательскую деятельность, что в полной мере и осуществилось в случае с нашей героиней. Так, в 1994 году Ш.Шаззо защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук, а, через несколько лет, что является вполне закономерным следствием ее плодотворной научной деятельности, – диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук, тема которой – «Духовно-философские основы адыгейской поэзии и своеобразие ее художественной эволюции (проблемы поэтики и стиля)». Сегодня, начиная с 1990 года, Ш.Шаззо – ведущий научный сотрудник Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований (АРИГИ). За этот небольшой период ею, как исследователем, было подготовлено, разработано и опубликовано немало серьезных научных трудов, преимущественно посвященных особенностям адыгейской поэзии XX века, анализу сложных процессов ее развития, проблем эволюции и философизации лирического слова. Но есть и другая грань исследовательского таланта Ш.Шаззо – ее постоянный интерес к подробному и обстоятельному изучению народного адыгского фольклора, в частности, эпоса «Нарты», когда ею анализируются закономерности внутренней структуры эпоса, специфика его поэтики и жанрово-стилистических характеристик, уровень стиховой культуры. Автор закономерно рассматривает «Нарты» как единое художественное творение, но вместе с тем как величайший свод поэм-пщынатлей, каждая из которых образует совершенно законченную, художественно самостоятельную единицу.
Так, в числе обстоятельных научно-исследовательских работ Ш.Шаззо, в значительной степени заполняющих существующие в современном национальном литературоведении пробелы, можно назвать следующие: Ергук Ш. Восхождение к памяти: Размышления о прозе Исхака Машбаша (монография, 1994); Она же. Уроки лирической медитации: Размышления о современной адыгейской поэзии: Куек Нальбий и Мулиат Емиж (научное издание, 2001); Она же. Слово о «Нартах»: Размышления о проблемах поэтики, стиховой культуре и художественно-философском содержании эпоса (научное издание, 2001); Она же. К вопросу изучения поэтики эпоса «Нарты» // Вестник Дагестанского научного центра РАН. – 2003. – № 14 (статья); Она же. Характер внутреннего движения в адыгской поэзии (ХIХ – начало ХХ века) // Известия КБНЦ РАН. – 2004. – № 1 (статья); Она же. К изучению поэтики адыгского стиха // Культурная жизнь юга России. – 2004. – № 2 (статья); Она же. Преодоление «вульгарного социологизма» в послевоенной младописьменной поэзии (на примере адыгейской) // Вестник Дагестанского НЦ РАН. – 2004. – № 16 (статья); Она же. Философия русского авангарда и некоторые особенности адыгейской лирики 60 – 90-х гг. ХХ в. // Культурная жизнь юга России. – 2005. – № 1 (статья); Адыгские сказания: Сост. и авт. предисл. Ш.Шаззо (сборник, 2005).
И многое другое. Однако работой, на определенном этапе фактически подытожившей все предыдущие многочисленные научные искания Ш.Шаззо, можно смело назвать ее монографию «Художественное своеобразие адыгейской поэзии», вышедшей в текущем, 2003 году в майкопском издательстве «Качество». Задавшись целью проследить эволюцию адыгейской поэзии от древнейших времен до наших дней, Ш.Шаззо взяла на себя весьма объемную для женских плеч и могущую показаться непосильной для «слабого пола» задачу. История формирования и развития национального адыгского словотворчества насчитывает далеко не одну сотню лет, и потому изучение подобного явления возможно было лишь в результате продолжительного и сложнейшего труда. Но задача эта достойно реализована, а процесс ее реализации детально отображен на страницах монографии. Свой теоретико-практический анализ Ш.Шаззо вполне закономерно начинает с эпоса «Нарты», видя в его изучении едва ли не самую главную и самую сложную проблему современной национальной науки. Подробно и обоснованно анализируя это художественное творение, исследователь видит уже в нем высокий уровень «ритмико-интонационнного и звуко-рифмического содержания», соответствовавшего «столь же высокому уровню освоения и выражения национальной жизни, подвигов и свершений нартов» (3). И вот именно в этом, весьма аргументированном и в то же время эмоциональном ключе изложена вся глава, посвященная фольклорным истокам адыгской поэзии. Так, автор подчеркивает оперно-эпическую манеру исполнения нартских текстов, органично сочетающуюся с сюжетно-событийным изложением и патриотическим пафосом.
При этом объективность и достоверность изложения достигаются за счет подробного рассмотрения различных вариантов текстов – шапсугских, бжедугских, кабардинских и даже версий зарубежной диаспоры. В ходе проводимого анализа автор акцентирует внимание на структуре построения текстов, сравнивает с различных позиций все их варианты, отмечая, к примеру, законченность и уникальность записей Шабана Кубова. Рассматривая композиционные особенности текстов, исследователь не обходит вниманием и структуру психологического взаимоотношения и психологическую атмосферу, присутствующую в источниках. Кроме того, подчеркивается существующий в нартских сказаниях эпический размах событий, никоим образом не вступающий в противоречие с их психологизмом. Причем в процессе изложения данной концепции используется новая для литературоведческой практики форма отображения сюжетной структуры рассматриваемого текста: иерархия нартских общественных отношений, заключенная в источнике, для большей убедительности и наглядности приведена в схематичную форму. В такой схеме систематизированы все сюжетно-композиционные компоненты, сопровождаемые собственными комментариями Ш.Шаззо, что позволяет с легкостью проследить место и роль в ходе изложения того или иного мотива, а затем – и связанного с ним эпизода.
Доказывая высокий уровень стиховой культуры в приводимых отрывках, автор анализирует использовавшиеся способы достижения звуко-мелодического эффекта и в числе прочих называет повторение слов и фраз. Справедливости ради следует привести слова известного теоретика литературы В.Шкловского, считавшего, что «повторения заменяют рифмы, они создают плодовитую медленность, глубокую пахоту» (4) текста. А потому внимание, уделяемое в рецензируемой работе данному способу звуко-мелодической организации, на наш взгляд, вполне оправданно. Далее Ш.Шаззо прослеживает эволюцию адыгейской поэзии на материале национальных историко-героических песен, составивших значительный пласт в фольклорном наследии адыгов и испытавших на себе существенное влияние нартского эпоса – влияние, которое подробно рассматривается в работе. Автор раскрывает «плодотворные особенности и главные характеристики титанической поэтической и художественной работы и создателей, и сказителей» (5). В ходе этого процесса исследователь успешно пытается угадать и сформулировать мотивы и намерения повествователя, в процессе подробнейшего анализа прослеживает влияние выявляемых им психологических стимулов на состав, структуру и тональность повествования. Здесь следует отметить потрясающе выразительную стилистику, яркую и образную, с необычными порой оборотами и кардинально новыми формулировками. Насколько органично сочетаются здесь научность и аргументированность стиля с действительно женской эмоциональностью автора.
Как замечает уже цитировавшийся нами В.Шкловский, «вопрос рифмы тесно связан с вопросом о ритме» (6). Поэтому в ходе анализа песенных текстов Ш.Шаззо предпринимает анализ их ритмического рисунка, выдвигая логичные предположения о достоверности и приближенности к оригиналу приводимых ею отрывков. Рассмотрев ритмическую организацию стиха, его персонажей, автор переходит к анализу такой философской этнической категории, как адыгагъэ, справедливо считая ее духовно-нравственной категорией, составляющей основу национального менталитета, называет ее «национальным началом». Рассуждения автора в этом ключе представляют собой не только несомненную литературоведческую ценность (т.к. прослеживается место адыгагъэ в создававшихся адыгами песнях), но еще и ценность, на наш взгляд, историко-философскую. В процессе анализа старинных адыгских песен и поэм Ш.Шаззо предпринимает творческую попытку развить мысли их создателей, расшифровать их намерения и домыслить их задумки. А, характеризуя форму изложения песен, она пытается сформулировать причины, руководившие создателем в ходе выбора формы. Все это придает научному, а потому предполагающему сухость тексту несомненную эмоциональность, некоторую интригу и оригинальность. В то же время автором особо подчеркивается документальность и, следовательно, историческая достоверность представляемых в текстах фактов. При этом Ш.Шаззо с целью достижения объективности и достоверности изложения ею самой приводит не только собственные мысли о рассматриваемых песенных текстах, но и суждения о них других, даже древних, ученых, к примеру, Каламбия. Заметим, что в каждой строке предпринимаемого автором анализа – гордость за свой народ, создавший такие образцы словотворчества, за свою землю и ее красоты, искренняя любовь к корням и обычаям своего народа, восторг и восхищение ими. Подобная, действительно женская, эмоциональность несколько оживляет повествование, придавая ему живость и яркость. К тому же Ш.Шаззо, не замыкаясь на литературоведческом разборе, время от времени вводит в текст рассуждения социально-идеологические, что придает работе оттенок социологического исследования.
Прослеживая эволюцию национальной устной поэзии, автор выявляет в каждом из приводимых ею небольших фрагментов значительный подтекст – содержащуюся в них объемную нравственно-психологическую и социально-историческую информацию. А вообще очень интересно следить за развитием своеобразной логики Ш.Шаззо, в итоге приводящей порой к нетрадиционным и неожиданным обобщениям, обусловленным особенностями ментальными и общечеловеческими. Но, опять-таки, и здесь женская эмоциональность заявляет о себе в полный голос и мало того, неизбежно вызывает столь же насыщенную экспансивную реакцию слушателя. Так, к примеру, очевидна и реально разделяема боль автора, когда речь идет о воздействии извращенного советского редактирования, которое испытали на себе народные песни-плачи. В результате их непередаваемые страдания и слезы превратились в оптимистические гимны существовавшему строю, а жестокая правда истории и ее последствия были перечеркнуты одним росчерком пера. Естественно, что Ш.Шаззо искренне и откровенно спорит и в новом, гораздо более объективном контексте анализирует тональность и идеологическое содержание историко-героических песен. Видимо, такая содержащаяся в большей части исследования эмоциональность обусловлена также тем, насколько близко к сердцу автор принимает беды и судьбы своего народа.
Переходя далее к вопросам формирования и становления новописьменной поэзии, Ш.Шаззо вновь вступает в спор. Здесь прослеживается детальное и богато аргументированное ее противостояние существовавшим и по сей существующим идеологическим тенденциям в литературе, запрещавшим самовыражение поэта и отдававшим предпочтение массовому штампованию. При этом автор настоятельно доказывает необходимость возрождения бытовавших в течение нескольких тысяч лет в словотворчестве адыгов действительно высокохудожественных традиций и столь же актуальную необходимость выхода за пределы оказавшегося таким живучим в литературе соцреализма одноцветного диапазона «черное – белое». Все свои теоретические рассуждения Ш.Шаззо практически доказывает на примере конкретных поэтов, составивших национальную литературу постоктябрьского периода. Касательно проводимого здесь ею анализа, отметим следующее. Далеко не традиционен взгляд автора на уже, казалось бы, порядком изученные и получившие свои ярлыки в критике явления и личности. К примеру, в Ахмеде Хаткове традиционное национальное литературоведение обычно видело ярого приверженца происходивших в обществе социалистических преобразований. Ш.Шаззо же просматривает в строках его стихов пусть и не явно выраженный, скрытый, но действительно ощутимый подтекст – протест против размеров той цены, которая реально была заплачена народом за проводившиеся преобразования.
Вообще, философские и социологические нотки в рассматриваемой монографии слышны и ощутимы достаточно отчетливо. Порой Ш.Шаззо, выходя за рамки подробнейшего профессионального анализа и влекомая, видимо, творческом запалом, излагает ярко окрашенные ее собственным настроением и мироощущением философские рассуждения, которые, осмелимся сказать, сами по себе могли бы составить любопытное отдельное издание. Приведем эмоциональный отрывок из подобного рода мыслей: «Велика гармония природы, и где образуется естественная брешь, природа заполняет и залечивает ее. И только человек нарушает ее, эту гармонию, только разум способен освободить спрятанное предусмотрительно природою в свои глубочайшие тайники силы и энергию и пустить ее против гармонии» (7). Правда, выразительно? И все это в контексте рассмотрения творчества одного из авторов – Хамида Беретаря. Именно в таком – обобщенно-философском – ключе Ш.Шаззо и подвергает рассмотрению далее творчество современных поэтов и писателей, таких как Н.Куек, Н.Багов, Р.Нехай и М.Емиж. Подробнейший и детальнейший анализ их произведений, основанный не на традиционных воззрениях критики, а на самостоятельном прочтении и столь же самостоятельном суждении, несомненно, представляет значительный научный интерес, а вся работа в целом, бесспорно, является новым словом в национальном литературоведении. Таким образом, сегодня, подводя некий, условный итог творческим свершениям нашей героини, остается только поблагодарить Ш.Шаззо за сделанное и пожелать ей дальнейших научных и художественных успехов на благо адыгской национальной литературы и культуры.
Литература:
1. Писатели Республики Адыгея. Биографический справочник. – Майкоп: РИПО «Адыгея», 2000. – С. 7.
2. Ергук Ш.Е. Пташка: Стихотворения в прозе, новеллы. – Майкоп: Адыг. кн. изд-во, 1993. – С. 6.
3. Шаззо Ш.Е. Художественное своеобразие адыгейской поэзии. – Майкоп: Качество, 2003. – С. 32.
4. Шкловский В. О теории прозы. – М.: Сов. писатель, 1983. – С. 116.
5. Шаззо Ш.Е. Указ. соч. – С. 103.
6. Шкловский В. Указ. соч. – С. 116.
7. Шаззо Ш.Е. Указ. соч. – С. 302.
(Публикуется в рамках проекта «Грант Президента РФ МК-1144.2006.6»)
Опбул.:
Хуако Ф.Н. Женская ... // Литературная Адыгея. – 2006. – № 4. – С. 136-140.
Хуако Ф.Н. Женская ... // Литературная Адыгея. – 2006. – № 4. – С. 136-140.