Традиционно известно, что историзм излагаемого народным сказителем хабара являет собой давние истоки литературно-художественного историзма, передаваемый испокон веков в виде некоего достижения художественной литературе, в частности, роману, и ставший для него обязательным условием создания романных форм. Вне зависимости от комплекса советских системных сложностей, тормозивших необходимое течение творческих процессов, как раз середина прошлого века представила ряд словотворцев, считающихся стоящими у истоков адыгской литературы, как то: Т.Керашев, А.Шогенцуков, А.Кешоков, А.Евтых, И.Машбаш, Н.Куек, др. Вообще же, изображение дореволюционного прошлого народа с привлечением фольклорных образов и фольклорной поэтики далеко не ново для национальных литератур. Уже в первой половине прошлого века существовало в адыгейской прозе яркое воплощение этой традиции погружения в века – историческая повесть Т.Керашева «Дочь шапсугов», вышедшая в 1951 году, в которой автор творчески осмыслил и претворил фольклорный материал. Т.М.Керашев – адыгский интеллектуальный богатырь, мудрое, талантливое слово которого и сегодня указывает нам дорогу из прошлого в будущее.
Однако, несомненно, весь негативный поток, связанный с государственными установками в культурной сфере, строгие идейные препоны, встречавшие творческую мысль в совокупности причинили ощутимый ущерб любящим песню народам Кавказа. Более того, целый пласт песни был утерян вместе с ушедшим от режима ее носителем. Сплошные потери подобного рода вылились в буквальный голод носителей языка по какому-либо духовному насыщению, что благополучно (на фоне общесоветских линий) обратилось в лиризацию прозы 60-х гг., в обращение ее к человеку как к центру мироздания. Именно данной тональности и следовали творившие во второй половине прошлого века адыгские авторы, как то А.Евтых, Х.Ашинов, П.Кошубаев, С.Панеш, Н.Куек, Ю.Чуяко и др.
Однако насыщение литературы человечностью и внимание к личности все-таки не устраивали социум отсутствием факта. Повинуясь обязательным в советскую пору принципам, часто покорная адыгская литература однажды оказалась перед распадом Отечества. А накануне перестройки 80-х гг. именно факт нужен был любому носителю языка и члену адыгского общества. Сказывалась уже возникшая автоматически, пост- партийная усталость; когда любой тезис партийца заведомо считался далеким от истины глумлением. Ложь, «одна погоняющая другой» на глазах всего общества, настроила социум на победу в завязанной перестройке. Здесь реально появилась свобода слова, ушел партийный контроль, и каждый стал сам себе хозяином, без какой-либо обязанности отчитываться за свою духовность. Сначала такое моральное состояние порадовало, обнадежило, а после разочаровало и несколько расхлябало, «разболтало» (за неимением нравственных приоритетов сегодняшнем РФ-строе). Для созидающего адыга такое сказалось, в первую очередь, на том, что вышеотмеченная потребность в факте и новоприобретенная свобода рассуждений позволили адыгским авторам вести речь обо всем, случившемся с народом в прошлом (в т.ч. войны позапрошлого и прошлого веков, революция и затопление). Обращение к факту, а с ним, – к истории уверенно произошло в строках художественной продукции таких адыгских классиков-прозаиков, как А.Евтых, И.Машбаш, С.Панеш, Н.Куек, Ю.Чуяко и проч. Немалая часть творящих сконцентрировалась на сотворенном, авторы обернулись к хронике событий.
Историзм 80-х гг. можно различать по группам, поскольку взгляды авторов порой разнятся, ракурсы их дифференцируются, подходы порой различаются.
Первая группа исторических прозаиков сосредоточена на остроте бытовавших в национальной истории конфликтов, на трагизме лившейся крови и потерях живших поколений адыгов, ими всерьез занимаются хроникальные романисты И.Машбаш, А.Евтых.
Вторая категория исторических прозаиков больше обращена к душе. Не остается без внимания внутренний мир адыга, его думы в лирически-окрашенной прозе второй половины ХХ в. (вышеназванный Х.Ашинов, П.Кошубаев, С.Панеш). В последней своей книге «Къэбар гухэкI» («Горестный рассказ», 1992) X.Ашинов нередко заостряет внимание на подробностях строгого рядового быта в военных условиях, но делает это в лирическом преложении. В 1966 году вышла первая книга П.Кошубаева – «Сатаней» – сборник рассказов. Новелла, давшая название сборнику, продолжила тенденцию, уже наметившуюся в творчестве писателя в его газетных рассказах – герои ее студенты, а сюжет построен на интимных взаимоотношениях молодых людей. Из произведений раннего периода творчества П.Кошубаева выделяется по своей художественной силе, художественной завершенности и значимости повесть о любви и о студентах «За сердце дарят сердце». Она увидела свет в 1969 году и была издана в те годы только на адыгейском языке («Гум пай гу аты»). При этом автор мягко, но настойчиво вовлекает читателя в жизнь своих героев, в сферу их радостей, успехов и удач, в область их проблем и переживаний. Социальные последствия «свежего ветра перемен», струи которого повеяли в конце 80-х – начале 90-х гг. ХХ в., выразились в возможности опубликования в 1998 г. повести Сафера Панеша «Хым ишъхьал мэхьаджэ, е неущ кIасэ хъущт» («Мельница моря перемалывает, или завтра будет поздно»), написанной еще в 1989 г. Пожалуй, по остроте и содержанию поставленных вопросов, по накалу эмоций, по социальной и национальной значимости повесть С.Панеша можно поставить рядом с полемичным «Прощанием с Матерой» Валентина Распутина. Оно является своеобразным литературным памятником, обличающим и напоминающим потомкам о так или иначе имевшей место в истории любого народа слепой человеческой самоуверенности, глупости и жестокости.
Третья группа адыгских прозаиков больше обращена к философии, причем максимально распахнуто полотно национального внутреннего мира в мифопоэтике Н.Куека и других философских авторов в приближении к новому веку (Н.Куек, К.Шаззо, Ю.Чуяко и др.). На наш взгляд, герои повести Нальбия Куека несут в себе общенациональные черты. Так, главный герой повести, Нешар, на наш взгляд, – олицетворение всего адыгского этноса, его прошлого, настоящего и будущего. Нешар, как и его народ, прожил тысячи лет. В авторском восприятии он – это адыги, все лучшее, что есть в них. Во время чтения повести создается то же впечатление, что и от просмотра картин знаменитого абстракциониста Сальвадора Дали: так же глубоко, загадочно, маняще и немного непонятно. Однако с первой до последней страницы не покидает ощущение, что недавно вышедшее в свет произведение Нальбия Куека – нечто кардинально новое в адыгской литературе и по стилю, и по жанру, и по содержанию. Фактически, и Казбек Шаззо в своей повести «Ос фаб» (= «Теплый снег») возвращается к тем же проблемам, которые до него поднимали и другие адыгские писатели. Герой Казбека Шаззо не дает однозначных ответов на эти вопросы, но Хазрет молод, и читатель понимает, что отрезок его жизни, описанный в повести, – это не заключительный этап трудного тернистого пути, который можно назвать «путем к истине». В «Железном Волке» Ю.Чуяко есть многое, безумно дорогое сердцу любого адыга, каковое было уничтожено теми, чьи сердца съел Железный Волк. Повесть Ю.Чуяко «Сказание о Железном Волке», вызвавшая бурный отклик критики, наряду с удачными жанрово-художественными решениями и нововведениями содержит еще целый ряд морально-этических и нравственно-психологических установок, имеющих в подобном авторском подходе не только эстетическое, но и социальное, и даже общественно-политическое значение.
Также адыгам отданы ликвидированные у них из национального круга имена многих из тех, кто, имея авторитет в своей профессиональной среде, оказался в гонениях и не очень привечался местной властью. В их числе такие мастера культуры и искусства, как И.Цей, С.Сиюхов, Б.Коблев, Ш.Кубов, К.Натхо, А.Намиток и др. Тем не менее у себя они ценились: в работах адыгских критиков и литературоведов, исследовавших развитие национальной литературы, неоднократно говорилось о том, что зарождение адыгского рассказа, повести и романа было обусловлено возникновением очерков (И.Цея), авторами которых явились первые писатели, принимавшие активное участие в культурно-просветительской работе послереволюционных лет.
Следовательно, в конце прошлого века принялась формироваться представлявшаяся прогрессивной общественно-политическая среда. Помимо этого, в данный период оказались выпущены некоторые циклы избранных трудов Ю.Тлюстена, И.Машбаша, X.Беретаря, П.Кошубаева, К.Кумпилова, Н.Куека, К.Шаззо, Ю.Чуяко, Н.Багова, Р.Нехая и др. Причем в таком приятно наступающем потоке особенно различима проза, воспроизводящая горестную Кавказскую войну, а также иные трагические для адыгов летописи. В их числе «Жернова» (1993), «Хан-Гирей» (1998) И.Машбаша, «Сказание о Железном волке» (1993), «Милосердие черных гор или смерть за черной речкой» (2003) Ю.Чуяко, «Черная гора» (1997), «Вино мертвых» (2002) Н.Куека, «Огненный витязь» (1998), «Игла в сердце» (2004) А.Схаляхо и проч. Исследователи согласны в том, что если тема Кавказской войны и поднималась ранее, ее трактование выходило неполноценным и молчаливым. А рожденные в начале 90-х гг. исторические романы (И.Машбаш «Жернова», Ю.Чуяко «Сказание о Железном Волке») ученые считают «вызовом времени» (Р.Мамий), действительно сумевшим откровенно и громко заявить об адыгах, как об этносе, самостоятельном, устроенном (и на общественном, и на политическом, и на культурном уровнях). Причем такой исторически насыщенный подход к творчеству авторы используют и далее. После у И.Машбаша вышли лироэпические повести под заглавием «Два пленника» (1995) и мощный исторический роман «Хан-Гирей» (1998), также поющие в унисон с исторической тематикой. Факты, на основе объективного отображения которых С.Панеш выстроил фундамент своей повести «Завтра будет поздно», вызывают ужас и содрогание и, как не единожды в повести говорит сам автор, при их прочтении «волосы встают дыбом». Своеобразное художественно-эстетическое воспроизведение исторические подробности адыгской жизни получают у Нальбия Куека. Мифопоэтика Н.Куека обусловлена философствующим и волнующимся о мироздании индивидом, думы и трепет которого были заметны еще в его минимальной прозе («Превосходный конь Бечкан»), но продолжаются в более крупных жанрах. Немалое число кадров военных лет оказалось в ретроспекции Аскера Евтыха: «Разрыв сердца» («Разорванная картина») и «Я – Кенгуру», изданные в 2000 г. посмертно в Москве под общим названием «Разрыв сердца». Продолжают хранить святую боль новые очерки, рассказы, повести А. Схаляхо, Р. Нехая, Р. Ачмиз-Кумук, А. Куека и др. Философию жизни содержит в полной мере и проза реально современного нам автора Казбека Шаззо. Вхождение лирической струи в прозаические мотивы дало импульс оригинальным художественным эссе, собранным в изданиях Ш.Ергук-Шаззо «Бзыужъый» («Пташка»), Ф.Мамруковой «Жьым къылъэсырэ джэуап» («Ответ, принесенный ветром», 1994), в небольших рассказах 3.Хакуновой, выпущенных в «Зэкъошныгъ» («Дружба») в наши дни. Непосредственное и насыщенное пульсирование пришедшего века с оригинальным и тщательным постижением мироздания существенно обусловили художественные издания Н.Куека «Гум истафэхэр» («Пепел сердца», 1995), М.Емиж «Тхьалъэ1у» («Молитва», 1992) и др. Данное направление развивается, усиливается и получает upgrade (от англ. «насыщение») от тех, кто являет собой современное поэтическое поле, дающее богатый урожай. К такому плодотворному полю адыгские ученые относят М.Тлехаса, Ш.Куева, Т.Дербе, М.Меджашева и др., а также поэтов более давнего времени, как то Р.Паранук, И.Тлепцерше, X.Панеш, К.Кесебежев, Н.Хунагова, Р.Махош, С.Халиш и др. Говоря о плодоносящих нивах, не забывают и о творивших еще в СССР поэтах: X.Беретарь «Тамэу къызготыр» («Крылья мои», 1999), К.Кумпилов «Гъаш1эм илъэуж» («След жизни», 1994), Н.Багов «Мэш1оч1э мык1уас» («Негаснущий очаг», 1997), Р.Нехай «Ветры судьбы» (1995) и др. Итак, любить, творить и плодоносить, – вот стержневой принцип адыгского словотворца.
Опубл.: Khuako F.N. STORIA E LETTERATURA MODERNA ADYGEYA (CIRCASSI)
NELLA REPUBBLICA ADYGEA // Italian Science Review (ISSN: 2308-832X). - 2015. - October. – Issue 10(31). - С.
158-161