предков.
Занимающиеся языковыми средствами выразительности ученые согласны в следующем. Пространство адекватного афористического концентрата являет собой трудный разно- версионный предмет, состоящий из целого комплекса наслоений на суть, покрывающих собой качественные черты данного предмета. Такие наслоения касаются и композиции, и мысли, и стилевой насыщенности текстов. Именно по ним мы и попробуем классифицировать концептуальные признаки афоризма. Вообще, эти наслоения сути, работающие на восприятие, разграничиваются весьма ориентировочно. Это происходит потому, что отдельные качественные свойства присущи синхронно отнюдь не одному наслоению, что иллюстрирует достаточно вольный нрав конструкции афористического концентрата.
Возвращаясь к признакам, в частности, к композиции, отметим. Имеющаяся во многих северокавказских случаях композиция устойчива и, один раз обнаружившись уже в начальном разделе текста, она продолжается далее, в течение всех текстовых глав. Зачастую всякую из глав опережают те или иные средства (афоризм, цитата, пословица), которые содержательно перекликаются с тематикой. Любая из подобных фраз выступает словно лирическим фокусом многого (чаще, – большинства) из того, что изложено далее по тексту. Нередко на протяжении всего рассматриваемого повествования всякое из афористических высказываний являет собой титульное обозначение конкретного рассказа или новеллы, из некоторого числа которых и состоит все произведение писателя. К примеру, такова по структуре повесть адыгского писателя первой половины прошлого века Хабиба Теучежа «Гнездо горного орла». Приводимые автором многочисленные цитаты варьируют одну совместную цель. Они есть будто максимально распластавшийся над всем произведением эпиграф, смелый и многообещающий. Либо в предваряющем свою книгу предисловии дагестанский писатель того же времени Эффенди Капиев высказывает личную творческую, как он признается, «дерзкую» целевую установку: «показать через поэта прозу жизни, ее течение и будничный колорит» [1: 116].
Дерзость в этом случае вполне согласуется с тем определением, которое дает выразительному парадоксу Советский Энциклопедический словарь, обозначая его как «неожиданное, непривычное, расходящееся с традицией, утверждение или вывод» [3: 967]. Продлевая мысль советских энциклопедистов, отметим свойственность такой отчаянной неожиданности и другим средствам художественной выразительности. Приведенную цитату Э.Капиева о месте лирика для воспроизведения реалий действительности допустимо обозначить в качестве успешного, точного и многозначного «девиза-установки» для самого цитируемого поэта. Этот девиз соблюдается им на протяжении всего творческого пути, когда этот автор явился фактически аксакалом заполонения национальной прозы Кавказа лирикой. Одновременно в течение новеллистического изложения нередко и преимущественно у Э.Капиева на первом плане располагаются два, извергающих афоризмы, персонажа. Эти герои отнюдь не рассказчики. Они просто постоянно находятся рядом с происходящим, а порой опережают его в эпиграфах. Такие спутники повествовательной нити представлены юным (но рассудительным) романтиком Ляшином и жизненно опытным прагматиком Фэнэсом (который не откажется от чарки, но «О-ха-хай!» воскликнет обязательно).
Афористическая материя, обрамляющая коммуникативные акты данных персонажей, ощутима. Особенно заметно она проявляется на эпиграфическом поле и, судя по всему, есть итог некоторых протяженных авторских дум, концентрат собственного жизненного опыта писателя в слиянии с опытом нации. Весьма впечатляет, к примеру, подобная острота Фэнэса: «С какой бы вершины ты ни смотрел, ты увидишь только то, что позволит тебе вершина. А зачем тебе это? Ты смотри с собственной вершины – со своей высоты. Нет ничего ни выше и ни ниже того, что уместилось в тебе от подошвы ног до макушки. О-ха-хай!» [1: 74]. Либо подобное замечание, произносимое вновь тем же прагматиком: «А кто тебе сказал, что у нас только по две руки? Это только те, что высунулись наружу, чтобы делать свои дела и мешать другим. А ты знаешь, сколько рук внутри нас? Им никогда не закончить своей работы! О-ха-хай!» [1: 187]. И так, в той же стилевой насыщенности и с тем же, сопровождающим афоризм, возгласом, продолжается развитие всего изложения.
Таким путем писателям удается активно с помощью анализируемого концентрата воспроизводить реальное пространство порой и несколько в повернутом (насмешливом) ракурсе, благодаря чему позитивная и негативная эмоции способны взаимно погашаться посредством доброй терпимости в иронии афоризма. Подобные диалогичные эпиграфы есть неповторимые сосредоточения философской волны произведения. Одновременно некоторые из аналогичного вида центров мысли заранее направляют получателя (особенно, ино- национального) на непредвзятое понимание яркости, красочности мыслей и ощущений конкретного носителя кавказской культуры. Соответственно, оттого представляемый другим, более современным, уже адыгским автором Асланбеком Псигусовым хронологический субстрат, который вошел в его книгу афоризмов, не отворачивается и от такой функции. Хотя он несет в себе несметные конфликтные линии столь же несметных персонажей и несметные факты эпизодов их судеб, он именно посредством богатейшего афористического ресурса успешно (ни в коей мере не надоедая) производит позитивную роль, давая шанс объемнее, глубже (но и шире) окунуться в описываемую автором пору.
Если вернуться к афористическим проявлениям в композиции первой половины прошлого века, к примеру, у Хабиба Теучежа, то можно отметить, что его повесть «Гнездо горного орла» – достаточно редкая для тогдашней адыгской прозы. Она также строится на происходящем в ходе коммуникативного акта монологе. Из чего можно вывести мысль о том, что данная, монологическая форма, проявившаяся уже тогда, действительно начала получать распространенность в северокавказской прозе уже второй половины ХХ в., что особенно наглядно проявилось в текстах лирической прозы. Применительно к Х.Теучежу и его повести – это постоянный монологический пересказ устами деда известных ему сказов и былей эпоса с посвящением в фольклорные недра сидящего перед ним внука. Так, в частности, старик, эмоционально зацепленный тревогами мальчика, берется за речь, несущую доскональное воспроизведение знаменитой в адыгском фольклоре сказки о храбром и неустрашимом, но неудавшемся ростом нарте (исп) по имени Гъулацый, лукавством, проворством и умом осилившем злых богатырей (иныжъхэ). В этом случае можно провести очевидную параллель с композицией повести того же периода «Даргинские девушки» (1958), написанной уже дагестанским автором А.Абу-Бакаром.
Мотивация во всех этих случаях, двигающая творцами, достаточно идентична. Собственно стремлением разглядеть в своем отроке идентичного нарту замечательного бойца старец у Х.Теучежа трактует личную приверженность этому образу. Однако в противовес этому юнец высказывает недоверие собственному уровню воспитания и опыту («А достоин ли я?»). Тогда вновь звучит педагогический довод деда: «Конечно, такую славу следует завоевать. Однако это вполне достижимо». Аналогично и у Э.Капиева в его повести «Поэт» (1939) ведет повествование главный герой, соединяющий в себе образ светлого ума нации, народного певца. Одновременно любая из новелл здесь существует в читательском восприятии как автономное, цельное творение, приносящее некоторое художественное удовольствие, вне зависимости от того, обратится ли получатель к остальным текстам писательского сборника.
Упомянутые выше произведения и другие, подобные им, кавказские тексты насыщены монолитной афористической струей, насыщаемой фольклорной кладезью. Совокупность подобных ресурсов нередко обращена к общей теме, к примеру, в кавказском случае это «Секрет стихотворца и его оды». На ней достаточно часто базируется коммуникация, и именно она подпитывает актовые проявления выразительности. Так, в частности, у Э.Капиева в «Поэте» весьма повседневный диалог (но, скорее, диспут) пациента и посетителя в палате выступает явным проявлением восточной обрамленности в поэзии: «– Сердце не кремень, Сулейман. Нельзя без конца высекать из него огонь. / – Груз пережитого лежит в моем сердце, как черный виноград. Он бродит, закипая пеной, и стоит мне только наклониться над ним, как самый запах его зажигает кровь. / – Но виноград ведь может в конце концов перебродить, запахи выдыхаются быстро, и обычно под старость в сердце человека оседает горький уксус. Что тогда делает поэт?» [1: 24].
Вдумываясь в такую цитату на достаточном основании допустимо предположить, что как раз соответственно подобной, выдвигаемой «пережитым», цене, произойдет и последующее повествовательное изложение, касающееся зажженных подобным путем героев. Именно это и случается в дальнейшем по тексту, то есть афористический концепт в состоянии не только приукрашивать, но и непосредственно определять линию изложения в совокупности с духовными порывами героев. Неслучайно, в частности, А.Псигусов в наше время в своей объемной романистике при всяком удобном случае не забывает проговорить в ходе изложения, что центральной проблематикой его текстов выступает именно тема совести. Приоритет данной морально-этической доминанте писатель отдает практически во всех, написанных им, работах различных жанров – от романных циклов до книг афоризмов.
Рассматриваемый нами концентрат (в частности, афоризм) традиционно считается более присущим поэзии (якобы более эмоциональной), чем прозе (якобы, более сухой). Однако его применяемость у кавказских авторов полностью опровергает подобный, можно сказать, обывательский шаблон. Лирика для прозы рассматриваемых северокавказских авторов есть практически многое и в более широком плане: и персонажи-поэты, и сопровождающая излагаемую поэтом песню сюжетика, и живописный стилевой узор, и элементарный мотив для взаимной радости обоих – как творца, так и получателя.
Использованная литература:
1.
Капиев, Э.М. Записные книжки [Текст] / Э.М. Капиев.
– М.: Сов. писатель, 1956. – 417 с.
2.
Псигусов, А.Х. Жизнеописания тридцати хеттских
царей. Царь Хатти Питхана [Текст] / А.Х.Псигусов. – Нальчик: «Эль-Фа», 2005.
3. Советский энциклопедический словарь [Текст] / Ред. А.М. Прохоров. – М.: Советская энциклопедия, 1988. – 1600 с.
4. Теучеж, Х.И. Тайна женщины [Текст] / Х.И. Теучеж. – Майкоп: Адыг. кн. изд-во, 1974.
Опубл.: Хуако Ф.Н. Концептуальные признаки афоризма (на материале Э. Капиева, Х. Теучежа, А. Псигусова) // Языки и культуры народов России и мира. Международная научная конференция (19-21 сентября 2019 г.). – Махачкала: АЛЕФ, 2019. – 516 с. – С. 482-487