Плодотворность синтеза повествовательно-изобразительных возможностей повести с эмоциональной непосредственностью поэзии особенно очевидна, когда перед писателем стоит задача передать свое ощущение времени, нераздельность «биографии души» и эпохи. Сама история словно говорит в лирической повести живым человеческим голосом. Идет проникновенный лирический рассказ о «правде нашего общего бытия», пропущенной через душу и сердце поэта. Такова наиболее общая содержательность средней жанровой формы лирической прозы – лирической повести, которая и явилась стержневым объектом данного исследования.Нравственный анализ лирического героя сосредоточен на анализе его нравственных воззрений, на системе его ценностей, на том, как герой этически воспринимает и лирически переживает мир. Глубинные основания психологии личности раскрываются тогда, когда писатели преподносят судьбы своих героев в контексте общенациональной и общечеловеческой судьбы. Это и есть важнейший показатель как художественно-философского уровня самой национальной литературы, так и уровня писательского мышления и обобщения ведущих примет времени. Северокавказская поэзия на этот уровень вышла давно (Р.Гамзатов, К.Кулиев, А.Кешоков, И.Машбаш). Именно это обстоятельство помогло лирической повести Северного Кавказа осмыслить и в некотором роде преобразовать с учетом национальных особенностей традиции той духовно-лирической идеологии, которую предложили выдающиеся отечественные прозаики второй половины прошлого века – Ю.Трифонов, А.Солженицын, М.Слуцкис, В.Белов, В.Быков, В.Астафьев, Ч.Айтматов.
При этом в национальной лирической повести несомненно влияние фольклорной поэтики на формирование национального стиля и, в частности, на художественные особенности лиризма писателей. Плоды данного взаимодействия и взаимообогащения частично заключены в следующем: в тонкостях построения образа, когда идущая от фольклора идеализация «разживается» психологической мотивировкой действий героя, присущей лиризму; в преобразовании фольклорной патетики повествования в романтическую лирическую деталь; в обогащении композиции произведения лирическими отступлениями, мысленными диалогами и внутренними монологами героев. В последнем случае зачастую диалогически построенная речь со стиховой эмоциональной окраской обычно мотивирована характером и стоящей за ним сюжетной ситуацией, а монологическая форма выражения эмоционально окрашенного переживания чаще всего обусловлена законами лирической стилистики.
На протяжении всей второй половины прошлого века писатели Северного Кавказа постепенно осмысливают модифицирующиеся социальные обстоятельства, что со временем выражается в подчеркнуто напряженном их внимании к соответственно меняющимся психологии и нравственным установкам личности. Возросший в северокавказской литературе интерес к внутреннему миру человека, углубленное внимание к внутреннему миру героя способствовали более многомерному, психологически правдивому раскрытию характера. Личность стали рассматривать диалектичнее, во всей реальной сложности ее взаимосвязей с жизнью. В течение рассматриваемого периода в лирико-социальной повести успешно изживаются бесконфликтность, приукрашивание, тенденциозность, описательность и другие явные недостатки ряда произведений послевоенного десятилетия.
Писатели ищут и не находят сколько-нибудь надежной опоры для снятия возникших серьезных сомнений относительно будущего своих народов. Так, герои повести «Дорога в девять дней» А.Теппеева тоже ищут ту единственную нравственную опору, которая поможет им сохранить себя человеком среди людей. З.Толгуров (повесть «Белая шаль»), А.Теппеев (повесть «Дорога в девять дней») и другие северокавказские авторы показывают своих героев в условиях сложнейшей ситуации нравственного выбора, что создает конфликтные узлы напряженного психологического действия. Рассматриваемые писатели проецируют свои произведения на то, что создано народом в течение многих и многих веков. Их мысль выводит драматическую формулу о том, не настало ли время основательного крушения народной культуры (обычаев, обрядов, костюма) и более того – народной нравственности и морали? Этот вопрос встает еще в «Моем Дагестане» Р.Гамзатова, волновавшегося о потере национального в одежде и вместе с тем – в литературе.
Уникальный, исторически и эстетически значимый, национальный, психологический жизненный опыт северокавказских писателей нашел прямое выражение, предрасполагая к исповеди, а не к летописи, к напряженным лирико-философским раздумьям. Эта тенденция отразилась на произведениях, выделяемых нами в подгруппу лирико-исповедальных (автобиографических) повестей, относимую к группе произведений, написанных в середине 60-х – начале 80-х гг. В рамках этой подгруппы рассматриваются произведения А.Евтыха, К.Абукова, Х.Ашинова, П.Мисакова, А.Кешокова, С.Панеша, Г.Братова, П.Кошубаева, М.Магомедова, М.Батчаева.
В рамках преимущественно автобиографической повести и, одновременно, в ракурсе национальной литературы, наряду с общероссийской, родилась форма, которая обладала особыми выразительными возможностями. Она соединяла в себе панорамную широту прозаического повествования с взволнованностью лирического стиха и отличалась ярким жанровым своеобразием.
Само время все эти годы искало форму, которая должна была бы быть внешне простой и незатейливой, чтобы оттенить и усилить своеобычность и изящество психологического материала, окрашенного деталями национального менталитета. Нужен был прямой и откровенный разговор, в котором авторская мысль освободилась бы от традиционных, литературных условий повествовательной формы. Важное преимущество открыто обращенного к читателю слова заключалось еще и в том, что оно создавало атмосферу непринужденного общения с читателем как с полноправным духовным и нравственным партнером, активизируя при этом собственный читательский жизненный опыт, интеллект и эмоциональную сферу.
Учитывая все усиливавшуюся тенденцию к размышлению, современную национальную повесть уже с полным основанием можно охарактеризовать как лирико-философскую и отнести к периоду середины 80-х – начала 2000-х гг. Представителями этой группы нами признаются Р.Гамзатов, И.Капаев, Ю.Чуяко, К.Шаззо, Т.Адыгов, А.Кушхаунов, М.Батчаев, М.Магомедов, А.Евтых, Н.Куек.
В лирической повести Северного Кавказа основное внимание ведущих писателей приковано к напряженному наполнению внешней фабулы произведений, сюжетной линии, эпически-насыщенных и обстоятельно-повествовательных эпизодов сочным психологичным колером. Постепенно, особенно в последние десятилетия, исчезает внешняя пафосность, выпуклые и бросающиеся в глаза объемные, излишне социализированные детали. На первый же план выступает голос повествователя и его яркая личность. Образ автора выступает в различных ипостасях – автора-повествователя, рассказчика-очевидца событий, их участника и т.д., порой в совокупности указанных функций или есть варианты закадрового его присутствия, но во всех случаях это присутствие задает тон повествованию, создает лирическую атмосферу сопричастности и сопереживания происходящему.
Вообще, вопрос неотделимости лирического образа от личности автора весьма актуален и поныне в работах теоретиков литературы. В свое время именно этот тезис был положен Аристотелем в основу самого выделения лирического рода, в котором «подражающий остается сам собою, не изменяя своего лица» (Аристотель. Об искусстве поэзии. – М., 1957. – С. 56). Со времен Феокрита, произведения которого, в частности, и имел в виду Аристотель, лирические формы усложнились. Появились произведения, в которых «подражающий» (автор-рассказчик) скрыт под маской лирического персонажа, заслонен предметно-пластическими образами, растворен в ощущениях и медитациях. В этих произведениях можно и не увидеть авторского лица, но остается его воля, душевное побуждение, его личность. Она живет в каждом слове, во всех объективных сюжетах и образах, оставаясь «сама собою».
И здесь следует заметить, что в ряде проанализированных нами произведений автор является не просто «одним из ведущих музыкантов», но и, осмелимся утверждать, «самым ведущим» (если, конечно, можно так выразиться). К примеру, повести дагестанской писательницы Ф.Алиевой, черкесского – Г.Братова или адыгейского – А.Евтыха. И еще многие другие из рассматриваемых нами произведений свидетельствуют о продуктивном соприкосновении или полном слиянии авторской личности с личностью центрального героя, о слиянии, порождающем в своем итоге исповедально-лирическое национальное художественное полотно. Писатели искали кратчайшее расстояние между мыслью и ее выражением, искали слова, плотно прилегающие к мысли. Они плодотворно стремились к обладанию даром, о котором писал когда-то Чехов, рекомендуя своему адресату «удалить резцом все лишнее. Ведь сделать из мрамора лицо – это значит удалить из этого куска то, что не есть лицо» (Чехов А.П. Собр. соч. – Т. 16. – М., 1949. – С. 247).
В качестве примера современной северокавказской лирико-философской повести можно привести вышедшую в 2002 году книгу адыгского писателя Н.Куека «Вино мертвых». Несмотря на свое мрачно-пессимистическое заглавие, это произведение – гимн жизни. Причем жизни не одного человека, а целого древнего адыгского рода, и на его примере – всего адыгского народа на протяжении прошедших тысячелетий и со взглядом в будущее.
По мысли автора, бессмертен род людской, бессмертен нарт, поднимающийся и возрождающийся как птица феникс после любого испытания, вплоть до смерти. Смерть всемогуща, испить вино мертвых придется каждому, даже самому Великому Богу, но жизнь, состоящая из Звука и Света, сильнее. И снова, уже в который раз, Тлепш – Великий Бог нартов – продолжится в своем сыне, рожденном от земной женщины Адиюх, и вновь продлится нартский род, и вновь нарты будут воевать и строить, играть свадьбы и хоронить погибших, рождаться и умирать. Но эта развязка, включающая рождение нового, сотканного из Света нарта, а также содержащая смерть Тлепша, наступает лишь в финале – в последней, семнадцатой новелле. Завязка же этого неожиданного, мистически-манящего и философски-неспешного повествования уходит далеко в уже необозримое прошлое. Начальное действие происходит на земле нартов и основано на фольклорных мотивах – нартском эпосе. Эта коллизия состоит в появлении на адыгской земле нового рода нартов – Хаткоесов, сотни и сотни лет дальнейшего существования которого и составили сюжетную основу произведения.
Первоосновой же всего произведения является народный адыгский фольклор с присущей ему поэтической формой изложения. Он – и в сюжетах, и в конфликтах, и в характерах. Встреча с героями первой же новеллы заставляет вспомнить читанные и перечитанные в уже далеком детстве «Адыгейские народные сказки», и тут же возникает непреодолимое желание перечесть их, вновь окунуться в эту волшебную атмосферу, где добро побеждает зло, где мужчины мужественны и отважны, а женщины женственны и верны.
Далее остановимся на жанровых, композиционных, стилистических и других художественных особенностях составляющих произведение новелл. В данном случае такие достаточно определенные и общепринятые литературоведческие понятия, как «сюжет», «коллизия» и пр., выглядят весьма условными, а границы повествования – весьма призрачными, так как сложно проследить развитие сюжета, конфликт, фабулу и вообще определить каким-либо термином жанр этого необычного произведения. Тем не менее, следует отметить, что в ряде других известных случаев наличие четко прослеживаемой сюжетной линии, к сожалению, далеко не всегда является гарантией того, что произведение обладает какими-либо художественными достоинствами. Так же и отсутствие чеканно просматриваемого сюжета отнюдь не означает отсутствия необычных идей и неожиданных находок автора. Другими словами, традиционность и качественность – понятия отнюдь не взаимообусловленные. В таком, можно сказать, новаторском ключе и следует воспринимать эту философскую повесть Н.Куека.
В числе прочих художественных достоинств книги едва ли не в первую очередь следовало бы назвать удивительный язык повествования – исключительный русский во всем его богатстве и разнообразии, в котором угадывается витиеватость и задумчивость адыгейского. Это гармоничное сочетание можно считать удачной находкой автора, столь органично осуществившего перевод с родного языка на русский. Подводя итог, следует отметить наличие целого ряда более чем удачных композиционных и стилевых в пользу углубления лиризма решений автора, который, по устоявшейся уже в его писательской деятельности позитивной тенденции (речь идет о недавно вышедшей повести «Черная гора» и других более ранних произведениях Н.Куека), весьма нетрадиционно подходит к решению традиционных творческих задач.
Таким образом, в конце прошлого века – начале нынешнего в литературах обозначенных в исследовании этнических групп (адыгской, карачаево-балкарской и дагестанской) прослеживается явная тенденция, обусловленная позитивными процессами, происходившими в национальных литературах начиная с 30-х годов. К концу 80-х – началу 2000-х годов налицо несомненное усиление элементов лиризма в прозе – тенденция, которая отразилась на бесспорном укреплении позиций жанровой разновидности прозы – лирической повести. Пройдя эволюцию от лирико-социальной (конец 30-х – начало 60-х гг.) к лирико-психологической и лирико-исповедальной (середина 60-х – начало 80-х), национальная повесть достигла в результате вершин лирико-философской прозы (середина 80-х – начало 2000-х), что, несомненно, отнюдь не исключает, а даже предполагает дальнейшие перспективы ее развития.
Опубл.:
Хуако Ф.Н. Художественный ... // Россия и мир: история, политика, культура: Сб. научн. тр. / Под ред. С.В.Осипова, Т.В.Петуховой. – Ульяновск: УлГТУ, 2007. – 294 с. – С. 174-179.