И здесь вновь, в сборнике произведений даже художественной литературы, но с учетом проблем сегодняшнего дня, повествование не могло обойтись без обычных для нас в условиях нынешней демократии вопросов самоидентификации кавказских народов, жестоко заклейменных московским властителем Ю.Лужковым как «лица кавказской национальности»,
– идентификация, которой Гарий Немченко, как представитель одного из этих заштампованных субэтносов, радуется как объединяющей. Действительно, принцип составления обоих сборников, – это имеющая место быть на Северном Кавказе мощная духовная меж- и внутринациональная связь.
Пусть в этих изданиях не всегда соблюдается точная жанровая отнесенность (не все произведения – повести в их классическом понимании), зато подобное разнообразие лишь свидетельствует в пользу благородного авторского намерения, выступающего на стороне «лиц кавказской национальности». А, по свидетельству Гария Немченко, стержневой задачей была необходимость «заново освятить общую духовную связь» таких «лиц» и дать представление о населяющих эту землю народах в тоне девиза, означенного на обложке одного из сборников: «О Кавказе с любовью и надеждой», что и подтверждает в своем предисловии Президент Фонда Сергей Филатов: «Но разве Северный Кавказ со всей его исторической уникальностью, мощью древней цивилизации с тысячелетними традициями не является уже сам по себе местом нравственной силы? Если хотите, планетарной» (1, С.4). Да, именно соответствующего настроя не достает сегодня мелькающему в центральных изданиях брэнду «Северный Кавказ», ассоциирующемуся неизменно с «дикостью» и «мракобесием». И именно в этих, составленных с учетом приведенного благожелательного девиза сборниках национальные писатели получают возможность достаточно свободно реализовать свое святое «право слова».
Главный герой большинства произведений сборников погружается в воспоминания-рассуждения о своей жизни, о людях, о себе самом. К примеру, смешанная карусель воспоминаний главного героя Тенгиза Адыгова – то самостоятельных, то вкрапленных одно в другое, а в них еще и третье – подобная двух- и трехступенчатая структура представляет и составляет опять-таки вереницу мыслей, путающихся в голове и ощущений, вихрящихся в сердце, что еще более усугубляет взволнованность повествования. Именно благодаря этому главный герой повести Тенгиза Адыгова умеет страдать, обнаруживать добросердечие, проявлять благородство, демонстрировать волю...
В рамках различных эпизодов в произведениях отражены философские раздумья и провоцируемые ими переживания героя – мысли об изменениях, происходящих в нем самом и в его жизни с течением времени. Вообще, время в качестве непознанного и заманчивого для познания философского понятия часто становится объектом размышлений ведущего персонажа повести, порой он с грустью анализирует быстротечность и одновременно неспешность времени. Так, в одной из повестей первого сборника («Сказка о времени» Натальи Полошевской), рисующей период взросления девочки, одним из стержневых понятий познаваемой героиней философии жизни предстает именно время, порой шокирующее и потрясающее наивную душу своими модификациями и проявлениями.
Другая частая для большинства вошедших в сборники произведений тенденция – это прием, с помощью которого философское настроение героя посредством мастерства психологического изображения автора передается всему окружающему, даже бытовым предметам и природе. Философские размышления персонажа о своей жизни и о себе в жизни, спровоцированные его впечатлениями об окружающей действительности, многократно присутствуют в произведениях и способствуют преобразованию эпически-описательных эпизодов в плоскость лирически-насыщенных.
Особенно ярко и даже порой болезненно срабатывает такой художественный прием в повестях, представляющих собой, по сути, «размышления изнутри» того или иного участника современной северокавказской войны (чеченской кампании), – событий, о которых мы получали информацию лишь из федеральных СМИ, т.е. «снаружи». И потому взирающие из разрушаемых и сжигаемых домов на происходящее герои, рассуждающие об увиденном («Судьба и душа» Канташа, «Пастух и орел» А.Кардаша, «Абрисы» Л.Куни и др.), не просто «задевают», а буквально «шокируют» всей мощью впитанного с подобными испытаниями негатива. При этом в произведениях сочно и насыщенно представлены особенности северокавказского образа мыслей, образа жизни, этикета и менталитета.
Обращение к традициям прошлого, к мудрости и незыблемости существовавших веками этических и социальных ориентиров отчетливо прослеживается практически во всех произведениях рецензируемого издания. Объединенные духовной, культурной и исторической общностью, писатели Северного Кавказа справедливо не желают отказываться от существующего национально-этнического опыта. И к возникающим в обществе проблемам, актуальным вопросам социума у этих авторов прослеживается один подход. Разрешение многих проблем, в настоящее время тревожащих общество, писателям Северного Кавказа видится также в сохранении традиций прошлого, в неизменном следовании накопленному тысячелетиями народному опыту (на котором основаны многие описываемые ими народные обычаи), в возрождении высоких общечеловеческих ценностей морали и нравственности, что и провозглашают произведения представленных сборников. Так, рассуждая о деталях того или иного события, подробностях того или иного факта, поведении того или иного человека, главный герой повести Тенгиза Адыгова зачастую проводит аналогию с общепринятыми, общенациональными особенностями общенародного характера. Например: «Ах, это адыгское позднее прозрение, горевал он, не зря говорят, умом адыг крепок задним… А еще говорят: одного египетского фараона спросили, чего бы он больше всего хотел, а тот ответил: ум кающегося адыга…». И еще не одна подобная деталь народной философии или характера встретится в повести.
Многие в этих произведениях композиционные приемы (риторические вопросы, обращения, развернутые метафоры, образ-переживание, поэтические символы) недвусмысленно указывают на принадлежность ряда произведений к лирико-философской прозе. Явным преобладанием лирической струи и объясняется некоторая своего рода «ущербность» эпической стороны таких повествований, отнюдь не теряющих и даже множащихся в своем красноречии. Здесь же наблюдается и вполне закономерное для лирического текста вытеснение традиционного сюжета психологической мозаикой настроений, чувств, прерывистыми скачками мысли и свободным полетом авторской фантазии, навеянной фольклорными мотивами.
Также в некоторых произведениях присутствует один из важнейших атрибутов лирической прозы – исповедь. Исповедальные вкрапления весьма колоритно индивидуализируют и в своем роде одушевляют повествование в анализируемых произведениях. Так, в повести осетинского автора Дениса Бугулова «Три шага Вишну» имеет место раскаленная по степени эмоциональности исповедь человека, по сути, покоряющего собственную землю. В таких произведениях исповедально-философская мысль главного героя пронизывает и оттеняет динамично развивающийся, хронологически развертывающийся сюжет, а авторское сознание художественно претворяется в фактическом событийном материале. Воспоминание – в качестве лирического приема – также часто присутствует в произведениях сборников и фактически составляет сюжетный остов текстов. Субъективный мир ведущего изложение героя и окружающий его событийный мир, воспроизведенные в рассказе от третьего лица, взаимно дополняют друг друга. Более того, они образуют единое органическое целое, которое сопровождается непосредственными жизненными наблюдениями и восприятиями центрального персонажа.
В числе прочих художественных достоинств приводящейся в сборниках прозы едва ли не в первую очередь следует назвать разнообразный в стилевом отношении язык повествования – и научный, и публицистический, и художественный. Есть и совершенно удивительный, к примеру, в прозе («Вино мертвых») национального мастера адыгов Нальбия Куека – исключительный русский во всем его богатстве и разнообразии, в котором угадывается витиеватость и задумчивость адыгейского. Есть тот же русский – порой грубоватый, резкий, но такой знакомый по реальной жизни (к примеру, «пора сваливать» у Д.Бугулова).
Итак, в художественных повестях в некоторой степени диалектика души и диалектика мысли затрагиваются традиционно. Но здесь чаще имеет место философская повесть, в которой концепция нравственного выбора выводится на человеческую орбиту, то есть проверяется всей историей человечества и укрепляется в сознании каждого. Таким образом, духовно-ценностные ориентиры рассматриваются в произведениях сборников в широком философском контексте как общезначимые, а писатели доказывают фактом своего творчества концепцию нравственного выбора как определяющую потенциал человечности в каждом, позволяя нам, жителям Северного Кавказа оценить общность объединяющих нас, пусть яростных, но родных «цепей снеговых гор» и собраться единым кругом в грустном, но благородном «лесу одиночества».
ЛИТЕРАТУРА
1. Цепи снеговых гор: Повести писателей Северного Кавказа. – М.: ФОЛИО, 2009. – 735 с.2. Лес одиночества: Повести писателей Северного Кавказа. – М: ФОЛИО, 2009. – 797 с.
Опубл.:
Хуако Ф.Н. Философский контекст современной прозы // Актуальные проблемы гуманитарного развития региона: Мат-лы первой заочной международной научно-практической конференции. – Майкоп: Изд-во ИП Магарин О.Г., 2010. – 256 с. – С. 242-246