(Публикуется в рамках проекта «Грант Президента РФ» (МК-1144.2006.6))Кабардинские повести 60 – 70-х годов прошлого века отличает с легкостью просматриваемая в ряде произведений некая общая тенденция – ощутимая тождественность в стилевом выражении, заключающаяся в следующем. Развитие лирического сюжета, доминанту которого составляет углубление личностного начала и осуществляемое в социально заданном направлении формирование характера героя, – все это отчетливо обнаруживается в языке большинства произведений рассматриваемого периода.
Так в 1973 году в издательстве «Современник» выходит книга повестей и рассказов кабардинского писателя и признанного уже к тому моменту поэта Петра Мисакова «Королева долины». Одна из повестей, вошедшая в этот сборник, – «Груши цветут» – построена по преимуществу в форме исповеди. Однако, помимо исповедального изложения, она насыщена и другими элементами лирической композиции. Хотя сюжетообразующие события
многочисленны, фабула концентрированна, а ее динамика интенсивна, однако повесть нельзя считать в чистом виде эпической. Сделать вывод о безоговорочной эпичности произведения не позволяют его язык, стиль, манера изложения тех самых многочисленных событий, а также кадры живописания отображения на героях последствий активно развивающегося сюжета.
Автор в первом же эпизоде использует в качестве приема, изначально располагающего к доверительности и проникновенности, непосредственное обращение к читателю. Прямые вопросы к осведомленному собеседнику, удивленные восклицания, яркие сравнения, разговорно-бытовая манера общения и периодически подаваемые реплики в сторону – все это задушевно-ироничным аккомпанементом сопровождает повествование. Особенно подчеркнуто дана эта игра авторским голосом в самом зачине.
Повесть представляет собой сплошной монолог ведущего персонажа, ни разу не прерываемый автором. «Со стороны» главная героиня показана лишь однажды, в небольшом вступлении к рассказу. Тем самым эта «изобразительная заставка» к произведению приобретает особое значение как косвенная, авторская характеристика ведущего персонажа повести. Каждый штрих этого изобразительного портрета-заставки глубоко содержателен и в дальнейшем будет развернут в рассказе самой героини.
Осуществленное подобным образом представление одной из героинь и столь эмоционально-насыщенное знакомство с нею располагает читателя к дальнейшему, реализованному в такой же доверительной манере, изложению; что и подтверждает избранная автором далее форма повествования – откровенная исповедь лирической героини.
Хотя исповедь не явилась повсеместной формой изложения, заполонившей собой все повествование, но оказавшиеся вне ее рамок эпизоды обогащены лирическими ходами и приемами, способствующими созданию того же настроения сопереживания и сочувствия. К примеру, обычное изложение от третьего лица максимально психологизировано благодаря тому, что автор в строгой логической последовательности излагает весь ход мыслей и рассуждений одной из своих героинь, сопровождая его комментариями об испытываемых ею в момент передаваемого размышления чувствах.
Вообще же всякое переживание, зачастую составляющее основу лирического произведения, является картиной человеческой жизни, только не во внешнем, так сказать, ее проявлении, а во внутреннем. Поэтому подобное воссоздание хода мыслей героини в контексте ее личностных переживаний наполняет стилевую струю повести лирическим содержанием и переводит в лирический ранг героев, несущих в ходе развития сюжета, казалось бы, лишь эпическую нагрузку.
Идентичен описанному и в той же степени эффективен и другой авторский прием. Диалоги героев и осуществляемые писателем описания перемежаются с мысленными монологами лирической героини. Изображая какой-либо внешний предмет, вещь, явление природы, художник преподносит его в связи с отношением к нему центрального персонажа, т.е. обнаруживает то человеческое переживание, которое им вызвано. В силу этого и самое это, казалось бы, эпическое изображение становится изображением целой человеческой жизни и позволяет читателю соприкоснуться с внутренним миром, окунуться в сферу душевных терзаний, в поток сердечных страданий лирической героини. А максимально погрузиться в этот многогранный мир позволяет, конечно, непосредственно сама исповедь лирической героини, построенная в форме изложения от первого лица, откровенно раскрывающая и достоверно обнажающая все случившееся в ее личной жизни; причем осуществляется это именно под собственным углом зрения и именно в контексте собственных восприятий героини.
Являясь на момент написания повести действующим поэтом, Петр Мисаков остался верен творческим установкам поэзии, бережно перенеся ее мягкую лиричность в свою прозу. И еще в большей степени этот тезис применим к другой повести писателя – «Королева долины», – степень использования в которой приемов лиризации (как то: выразительные описания и образные сравнения) сопоставима только с художественными средствами поэзии. К примеру, такая живая метафора, максимально отражающая психологическое состояние тоскующего влюбленного героя: «А тоска не унимается, берет за сердце. Она как водка: пока в бутылке – смирная, а попадает в желудок – бесится». Здесь автор вновь, как и в повести «Груши цветут», использует форму изложения от третьего лица с учетом контекста переживаний и ощущений действующего персонажа.
Далее в качестве анализа, способного проиллюстрировать все вышесказанное, остановимся на рассмотрении повести, можно сказать, опального кабардинского писателя – Тенгиза Адыгова, – произведения которого на протяжении всей творческой жизни не печатались на его исторической родине. Стиль повести «Красная люстра» («Каракура»), вообще характерный для творческого пера писателя, чрезвычайно необычен в общепринятом понимании термина «стиль». Первое, что обращает на себя внимание при анализе, – это практически безабзацное членение текста, представляющего собой сплошной поток семантически насыщенного авторского изложения от третьего лица. Даже редким, максимально кратким и словно между делом произносимым диалогам не выделяется в общем течении авторской мысли отдельного абзаца; прямая речь заменена косвенной или изложена «в строчку» и входит в состав массивных абзацев.
Подобным способом автору удается достичь того, что сплошное, порой бессвязное повествование, состоящее из телеграммоподобных, «бегущих в одну строку» фраз, создает непередаваемо живое и достоверное впечатление о роящихся в голове рассказчика раздумьях. Перескакивающие с одной на другую, убегающие вперед и снова возвращающиеся мысли, порой логично, а порой и сбивчиво излагаемые, несколько утяжеляют стиль, в некоторой степени затрудняют восприятие. Но в то же время такая структура придает повествованию психологическую достоверность, напоминая тем самым, что мысль человеческая – это не стройная энциклопедия, а независимый и не всегда подчиняющийся логике механизм. Однако, помимо того, что автор эмоционально-образно представляет процесс размышлений главного героя, ему удается в той же лирической тональности осуществлять какие бы то ни было эпические пересказы и описания.
Такого рода психологически насыщенная палитра в языке описаний поэтизирует их, придавая им лирические оттенки. Той же цели – лиризации стиля – способствуют и используемые в тех же эпических изображениях слова-восклицания и целые восклицательные предложения, сообщающие ровному течению авторской мысли эмоциональный, глубоко личностный оттенок. Такого рода экспансивные восклицания сопровождают большинство эпических описаний, приведенных в тексте повести, оживляя, одушевляя и ярко окрашивая их. Причем здесь следует отметить и то, что в большинстве подобных эпизодов, касающихся текущих раздумий и действующих ощущений главного героя, употреблена живая народная, разговорная и порой непристойная лексика, строго выдержанная в рамках присущих главному герою моральных и этических понятий, что также оживляет язык повествования.
Столь же поэтичны в повести Т.Адыгова и тонкости психологии не только народной, но и личностной, индивидуальной, в частности, самого главного героя – председателя колхоза. Подобные предельно насыщенные эпитеты и пронзительно кричащие метафоры свидетельствуют о творческом мастерстве и профессионализме писателя. Смешанная карусель воспоминаний главного героя – то самостоятельных, то вкрапленных одно в другое, а в них еще и третье – подобная двух- и трехступенчатая структура представляет и составляет опять-таки вереницу мыслей, путающихся в голове и ощущений, вихрящихся в сердце, что еще более усугубляет взволнованность повествования.
В целом же, в современной кабардинской повести рельефно вырисовывается внутренний, эстетический критерий измерения сути отношений между человеком и окружающим миром с точки зрения авторских «установок». Здесь имеют место определенные жанровые рамки выявления высших целей человека, самого смысла его существования. Писатели раскрывают, как правило, конфликты социального и человеческого, показывают дисгармонию или степень расхождения общечеловеческого и индивидуального в человеке, дающую представление о сути общественных отношений изображаемого времени. Эта дисгармония выражается в характере героя, в процессе воссоздания его жизненной судьбы, а нередко и в прямых авторских высказываниях.
В кабардинской прозе на сегодняшний день происходят те же изменения, что характерны для всей литературы – усугубление личностного начала и сопутствующая ему лиризация языковых средств. Ослабление эпической базы, размаха повествования, остроты сюжета и как альтернатива ему – усиление в языке философского начала, глубокое осмысление действительности, событий, явлений, фактов, поступков. Национальные писатели успешно адаптировали и значительно обогатили нетрадиционный для адыгских литератур жанр новыми художественными открытиями, используя его конструктивные возможности, раскрывая и выявляя его внутренний потенциал посредством психологического обогащения языка произведений.
Опубл.:
Хуако Ф.Н. Концепция личности и ее реализация в языке кабардинской повести // Личность, речь и юридическая практика: Межвузовский сборник научных трудов. – Вып. 10. – Ч. 2. – Ростов-н/Д: ДЮИ, 2007. – 288 с. – С. 209-213.