Статья посвящена рассмотрению понятия «родина» в ее общероссийских и адыгских проявлениях. Поясняется терминология понятия, его семантика, возможности воспроизведения в текстах современных адыгских (как местного, так и зарубежного) авторов – А. Хагурова и К. Натхо.
The article is devoted to the concept of "homeland" in its all-Russian and Adyghe manifestations. Explain the terminology of concepts, its semantics, the possibility to reproduce in the texts of modern Adyghe (both local and foreign) authors A. Khagurov and K. Nathо.
Мақала "Отан" ұғымын оның жалпыресейлік және адығылық көріністерінде қарастыруға арналған. Ұғымның терминологиясы, оның семантикасы, қазіргі адыгиялық (жергілікті және шетелдік) авторлар – А. Хагурова мен К. Натхоның мәтіндерінде ойнату мүмкіндігі түсіндіріледі.
Понятие Родина, этнос, адыг, проза
The concept of homeland, ethnicity, Adyg, prose
Отан, этнос, адыг, проза ұғымы
Нравственные приоритеты бытия любого социума обнаруживаются напрямую в межличностной коммуникации. Однако ускорение самоидентификации этносов уже после развала Советского Союза воистину очертило некую позитивную тенденцию в этом процессе: формирующаяся в наши дни национальная (в частности, кавказская) молодежь, в противовес молодым людям советского времени, вольно и уверенно владеет языком предков, уже ничуть не стесняясь этого (помним презрительную фразу «аульский вариант»?), а даже гордясь этим. «Бзэ сэшIэ» (= «Язык знаю») скажет парень понравившейся ему девушке или соотечественнику – выходцу из-за рубежа, чем непременно заработает поток баллов в аванс. Причем не уходит из оборота при этом и общекавказский – русский язык, поскольку человек, владеющий и интересующийся одним языковым строем, не менее расположен к восприятию другого, порхающего вблизи.
Потому в национальном речевом аппарате существуют характерные языковые приемы, соответствующие канонам существования и образа мысли конкретного этноса. Подобная специфика, конечно, не способна оставить равнодушным того или иного нашего современника, спешащего обозначить себя носителем той или иной национальной культуры, однако, не владеющего в полной мере родным языком и потому привыкшим постоянно считать себя в ущербе. Причем такую гордость можно считать явно выраженным оттенком, объединяющим их носителей с предыдущими поколениями, жившими и творившими на тех же землях. Кстати, подобную понятийную совокупность гордости в ее категориальном разнообразии (язык, культура, территории, предки) можно отнести к одному цельному понятию Родины.
Причем зачастую в некоторых очерковых повествованиях преобладает факт обязательного обилия и непреложного присутствия патриотизма в каждом советском художественном тексте. Так, в частности, в сборнике «Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия» (М., 2013)). Здесь такой факт утверждает наша современница, дочь актера Елена Ульянова, делая это в созвучии с позицией отца по этому поводу. Тем не менее, выставляемая ею социально-психологическая обусловленность подобного подхода несколько отличается от отцовской. Здесь налицо уже не идиллически изображаемое ветеранами нечто, святое и всегда правое, в порой и несправедливое мировоззренческое насилие. Обращаясь к неимению на той хроникальной стадии некоторого духовно-нравственного выбора, Е.Ульянова делает вывод о том, что Родина есть мать, и соответственно недопустимо как-либо разрешать себе или кому-либо еще вообще рассуждать о ней: следует лишь вкушать и смиряться с данностью, судьбоносно преподносимой. [2: С. 105] Или, описывая детали биографии своего отца, другой автор в этих Мемуарах, Мирель Зданевич констатирует факт горячего обожествления им его Родины – Грузии, в особенности ее столицы (Тбилиси). Говоря при этом о бесконечном тяготении пожилого человека посетить свои родные земли, М.Зданевич делает вывод: «Они с братом были истинными патриотами Грузии…» [2: С. 235]. И потому мы вводим ремарку о частом присутствии патриотизма в тематическом воспроизведении Родины и в новом веке.
Применительно к адыгам мысль о Родине чаще выглядит как призыв «Не опозорь землю нартов». Но такой девиз убежденно остается закономерно действующим и спустя столетия, уже в новом веке адыгской истории. К примеру, разборчива подобная нить обожествления родины у адыгского автора Нальбия Куека. Как твердо апробирует рассказчик, снова (и еще неоднажды) Бог Тлепш воссоздается в своем отроке, явившемся в бренный мир с помощью земной обитательницы Адиюх. Вследствие этого вновь возродится нартовский род, снова такие бойцы примутся защищать честь, выстраивать кодексы и уважать старших, занимать свое место в мире и с почетом покидать его.
Но имеются подобные обращения к рассматриваемой тематике и у других адыгских авторов. Упомянем подробности подобной патриотической тональности не только в текстах многовекового адыгского эпоса, но и современных произведениях мастеров художественного творчества. В частности, сегодня немало внимания философии мышления адыгов уделяет в своих трудах (как художественных, так и публицистических) краснодарский профессор Айтеч Хагуров. Соответственно, именно к его текстам («Жизнь коротка, как журавлиный крик», Краснодар, 2012) мы и будем обращаться в своем дальнейшем анализе. И вот непосредственно с болезненного для своих земляков описания земель, потерянных адыгами в недрах Краснодарского водохранилища, он начинает свое изложение в повести «Салех и Ганка». Уже в начальной его фразе, сделав упор на объеме громадных территорий, разделявших героев, не забывает вставить столь важную для него самого, и для любого местного адыга ремарку: «Теперь уже многие забыли, какие были дремучие леса в этих местах» [3, с. 10]. Такой комментарий выступает ощутимым осколком, усугубляющим боль потери народом своих исконных земель. А далее следуют факты, часто, – автобиографические, наблюдавшиеся самим автором, семья которого жила здесь. Есть здесь и названия аулов (нынешних и прежних), и самих участков (чаще, – неизвестные нам сегодня, и потому вызывающие законный интерес). Ну, и в итоге такого описания, – вывод о пятилетней активности всего края на вырубке этих дремучих лесов с обязательной резкой усмешкой автора о персональных делянках, непременно выделявшихся партийным руководителям.
Однако имелись частые проявления гордости Родиной и всеми ее категориальными составляющими и у адыгских писателей советского времени, и в фольклоре. Можно сказать, данный аспект налицо в национальной литературе испокон веков. Любой здоровый пример словотворчества содержал и будет содержать такую струю. Подобную задачу помогают реализовать неизменно имеющееся в текстах Т.М.Керашева упоение свойственным для черкесов навыком вести походную жизнь, удачно совместившееся здесь с трудолюбием. Это детальные напевы, экспансивно выражаемые не только в художественных, но и в публицистических произведениях классика (например, его статьи «Искусство адыге», 1932 и «Слово об адыгах (черкесах)», 1982). Обрисовывая хронологические причины, принуждавшие его дедов брать в руки оружие, писатель Т.М.Керашев досконально и тщательно передает подробности оружия, доспехов и седла, искренне гордясь таковыми и иллюстрируя свои слова фразами из «великого Пушкина».
Изложив военные достижения, писатель обращается к стержневой, по его мнению, для адыга мечте – «мирной жизни в труде и искусстве», разрешая здесь себе высказать ощутимую комплиментарную череду поэта, влюбленного в предмет. Объектом в таком восхвалении выступает рукотворчество, то есть все, произведенное рукой трудолюбивого земляка: и золотое шитье, и женский наряд, и черкесские сады, и хлеба, и кони, и овцы, и, в целом, «интеллигентик», «черкесенок» (термины Т.М.Керашева). И здесь адыгский мастер пера позволяет себе немного издевательски обозначить своего соотечественника, за что его читатель на него не обидится. Пускай «черкесенок», но корень-то все равно – наш. Тем самым прослеживается еще одна грань понятия Родины – это самоидентификация представителя этноса. Здесь приходит в голову фрагмент выходивших недавно в свет воспоминаний другого современного автора Кадыра Натхо, немало прожившего за границей. Имея вполне реальное представление о хронике, психологии и образе жизни адыгов- беженцев, оказавшихся в числе изгнанных с Родины в ходе предыдущих войн, а также их потомков, он издает сборник произведений по этому поводу.
Причем категория Родины, ввиду соответствия тематики, здесь особенно наглядна. Не может тот или иной этнический представитель, имевший здесь родные земли, родные семьи и родных друзей, безболезненно лишиться всего этого на чужих пространствах. И потому уходящие туда группами и тачанками семьи теряют все, но еще берегут в себе огарок надежды. Такая надежда вспыхивает ярким пламенем просто – при виде того или иного бывшего земялка в тех (тут, – крымских) краях. Наполнен такой эмоцией рассказ о том, как рассказчик оказался слабым и изможденным, в поезде, не зная, куда ехать, и как догонять своих ушедших земляков на чужих землях.
И здесь его отогревает своим добром и участием особенно возившийся с ним старец. Предложенное голодающему яблоко с куском черного хлеба поглощается им восторженно и даже несколько воспевается: «Стыдно принять их от него, и я поблагодарил его за доброту, но он практически вынудил их на меня. Я думаю, что это был самый сочный и самых вкусных яблок я никогда не слышал. Я ел его с хлебом и поблагодарил старика за его гостеприимство» [2, с. 165]. В итоге данного эпизода выясняется, что добрый сосед имел сына и внука, ушедших в Красную армию, что априори сроднило рассказчика с добрым попутчиком. И здесь проявляется смежный с Родиной элемент обязательного созвучия и интересов, и целей с этно- представителями хотя и других, но не менее заинтересованных народов. Можно найти упоминание об этом и у К.Натхо, рассказывающего об образе жизни адыгских соотечественников за рубежом. Говоря о привычке молодых российских соседей обоего пола проводить каждый вечер на танцевальных площадках («на открытом воздухе, в основном, на улице перед домом, но иногда во дворе, и в саду, и очень редко в своих домах»), автор по-хорошему поддерживает их. Более того, – он и сам с удовольствием участвует в таком времяпрепровождении, радостном для многих. Сам рассказчик признается: горячо ожидая услышать звуки музыкальных инструментов (аккордеон, гитара, балалайка) вечером, мы спешили туда. Такие танцы сближали и создавали почву для последующего: «мы, как правило, пели песни вместе, или задавали некоторые из них, чтобы спеть для нас определенную песню» [2, с. 164]. И отношения в таких творческих группах были достаточно здоровыми, подчеркивает автор: «без соперничества или любых задач, особенно среди мужского сегмента, надо научиться стоять на своем. Венцом всего было иметь честь сопровождать любимую девушку, вести ее домой. Более чем часто, эти вечера заставили нас забыть ужасы войны и крайнюю нищету, в которой мы жили. Представьте себе танцевать с девушками, одетым в брюки и рубашку, сделанные из мешка! Тем не менее, это было на самом деле. И это доказывает, что остальные были в таком же положении» [2, с. 165]. Доброе равенство и понимание по-соседски.
К тому же, упоминавшиеся нами выше применительно к А.Хагурову проблемы освещения потерянности территорий налицо и у Н.Кадыра. Есть описываемые А.Хагуровым (и близкие к ним) участки и у Н.Кадыра: «Мы привыкли называть его Takhtamukay Tiemen, или просто, Tiemen. Она протянулась от плотины до Краснодарского края и г.Краснодара железной дороги – около тридцати километров с Востока на Запад, и это было около двенадцати километров, заключено в Реку Кубань с Севера и с Shenjiy и Takhtamukay деревень с юга. Во время моего детства одноместная, покрытая булыжником дорога пересекала его из Takhtamukay к Kozet от места, где мы шли на пароме через реку Кубань и ехали в Краснодар» [2, с. 138]. Причем здесь еще больше субъектива, частных подробностей и деталей восприятия. Это объяснимо: долгие годы не видевший этих земель человек, мечтавший о них в своих дальних странствиях и изгнаниях, вдруг попадает сюда и потому оказывается несколько более ошеломлен, чем человек проживавший здесь, на глазах которого все и происходило: «Водохранилище, которое Советская власть решила строить против воли адыгских людей, выкорчевывание более десятка своих деревень с их родной территории, разбрасывание их по разным селам и городам, все это хоронило их священные кладбища в соответствии с настоящим огромным рукотворным морем, под предлогом выращивания риса в Крае!» [2, с. 139].
И далее автор продолжает развитие нити воспоминаний уже в том же тоне, – человека потерянного и несколько ошарашенного увиденным, с явным изобилием саркастических эпитетов и уничижительных метафор, видимо, пытаясь несколько помочь себе высказыванием в этом шоке. Так, двигаясь в сторону родного аула «черепашьим шагом» по «узким ветхим» путям, «полной рытвин» асфальтированной дороге рассказчик узнает его на равнине. Вспоминая красивые скачки из своего детства, великолепные зрелища, восхищавшие юных черкесов, перед собой он растерянно видит некое большое болото: «Мы использовали, чтобы прийти туда и смотреть адыгские конно-спортивных турниров и скачки во время государственных праздников, особенно в 1930-е годы, когда Shahancheriy Hakhurate был председателем Адыгейской автономной области. Он организовал красочную адыгскую кавалерию тех, кто участвовал в этих зрелищных турнирах. Однако, это Takhtamukay Tiemen, где когда-то происходили захватывающие адыгские конные соревнования и турниры, теперь был страшно изуродован и увечен» [2, с. 139]. Следовательно, в итоге склоняемся к разделению обязательной идентичности явлений – Родина и мать. Сумевшая произвести на свет, родить женщина, постоянно сопровождающая человека в мире его души, ничуть не более активна, чем давшая ему землю предков (с их культурой и языком) Родина, которая достоверно выступает и бесконечно является образом, хотя и не физическим, виртуальным, но отнюдь не менее осязаемым для индивида. Такая линия просматривается и в современной национальной (в частности, адыгской) литературе и в базирующем ее тысячелетнем эпосе (у адыгов – «Нарты»).
Источники
1. Куек Н. Вино мертвых: Роман в новеллах. – Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 2002.
2. Натхо К.И. В поисках себя. – Майкоп: Полиграф-Юг, 2018. – 387 с.
3. Хагуров А. Жизнь коротка, как журавлиный крик. – Краснодар, 2012.
4. Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия / Сост. И.В.Оболенский. – М.: АСТ, 2013.
Опубл.: Хуако Ф.Н. Некоторые компоненты «родины» как понятия у адыгских авторов (К.Натхо, А.Хагуров) // ТУғАН ЖЕР ИДЕЯСЫ ЖәНЕ қОғАМДЫқ САМАНЫң ЖАңғЫРУЫ: материалдар жинағы. – Издательство: Ama-B, 2019. – 272 с. – С. 254-260
(= // ИДЕЯ РОДНОЙ ЗЕМЛИ И МОДЕРНИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ: Сборник трудов конференции, Казахстан)