«ВЕЧНЫЕ» ТЕМЫ И ИХ НОВАТОРСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ

Тема противостояния добра и зла не нова для адыгской литературы. Можно с уверенностью утверждать, что практически каждое произведение отечественных писателей в какой-то степени затрагивало аспекты черной и белой сторон духовной жизни человека, либо утверждало те или иные этические нормы. Особенно характерен в этом плане последний роман Юнуса Чуяко «Сказание о Железном Волке», одним из основных лейтмотивом которого  являются вопросы нравственного осмысления зла и борьбы с ним. Однако до сих пор в произведениях национальных писателей эта тема звучала лишь как мотив, сопровождающий фабульную линию произведения. И впервые этой нравственной проблеме посвящена целая повесть - от первой строки и до последней. Речь идет о вышедшей в 1997 году философской повести Нальбия Куека «Черная гора».
Несомненна не только тематическая, но и стилистическая новизна произведения. Слова, образы и характеры, с помощью которых писатель доносит до
читателя свои мысли и чувства, новы и своеобразны. На наш взгляд, эта повесть - не для легкого чтения. Ее философское и образно-символическое выражение где-то даже сложно для читателя. Но зато как глубоки мысли, как свежо их отражение в языке повести, как исторически актуальны и в то же время потрясающе современны затрагиваемые в ней вопросы.
Память о страшной трагедии, постигшей наш народ сто с лишним лет назад, - память генетическая. Она и сегодня с болью отзывается в сердце каждого адыга. До сих пор кровоточат раны, нанесенные жестокой захватнической политикой царизма. Вот почему так живы и непосредственны страдания и боль героев повести Нальбия Куека, вот почему так близка и понятна их ненависть к солдатам-захватчикам.
Композиция повести необычна и своеобразна. В ней нет сюжета как такового в традиционном его понимании. Действие развивается по мере изменения мироощущения Нешара (главного героя повести), и автор придерживается следующей сюжетной структуры: «эпизод - его восприятие главным героем». Причем основное внимание заостряется не на событиях, а именно на впечатлениях, ощущениях и мыслях Нешара. Вообще, в повести нет конкретных исторических лиц, все ее герои - образы собирательные, а потому несущие большую смысловую нагрузку с немалым оттенком символизма. В данном случае символизм следует рассматривать как основной, превалирующий художественный прием писателя, посредством которого его герои концентрируют в своих образах черты, свойства, характеры целых народов, их конкретные поступки символизируют исторические события, а их чувства, ощущения сосредоточивают в себе страдания и боль отдельно взятой нации.

На наш взгляд, герои повести Нальбия Куека несут в себе общенациональные черты. Так, главный герой повести, Нешар, на наш взгляд, - олицетворение всего адыгского этноса, его прошлого, настоящего и будущего. Нешар, как и его народ, прожил тысячи лет. В авторском восприятии он - это адыги, все лучшее, что есть в них. В нем сосредоточены все, казалось бы, несовместимые, но удивительным образом совмещавшиеся качества этого народа: сила и бессилие, колоссальное единение с природой и потрясающее одиночество в этом мире, несокрушимая жажда свободы и покорная обреченность под натиском врага... И даже разговор рыжебородого солдата с Нешаром можно рассматривать гораздо более глобально - как обращение захватчиков к черкесам – «Чего ты хочешь, почему ты ходишь за мной? Оставь меня, все равно от моей руки погибнешь! ...Может, ты черт: то кажешься огромным, то становишься совсем маленьким, то плачешь, то застываешь, как занесенный меч». Да, черкесские воины на протяжении ста с лишним лет войны оставались «занесенными мечами» над головами солдат-захватчиков, готовыми в любую минуту обрушиться на них - тех, кто и сам сознавал неправедность и несправедливость творимого ими, а потому не мог расстаться с чувством страха.
Захватническая политика царизма также отражена в повести с помощью аллегорий. Так, например, Нешара поражает способность солдат безошибочно находить дым от чужого костра и целеустремленно следовать к нему: «... они идут на него, словно не умеют разводить огонь в собственном доме». Разве не является здесь огонь символом налаженной, отрегулированной и в социальном, и в духовном отношении жизни на Кавказе? А солдаты, идущие на чужой огонь, - разве это не царизм, стремящийся посредством солдат эту жизнь разрушить? На наш взгляд, аллегория здесь очевидна. Таким образом, налицо позиция автора в вопросе оценки событий Кавказской войны, как войны несправедливой и грандиозной по масштабам катастрофических последствий для народов Кавказа.
В этом аспекте введен в повесть еще один эпизод, касающийся событий этой кровавой бойни и ее последствий. Речь идет о факте вынужденного переселения адыгов в Турцию под силовым давлением русского царизма и под влиянием лживых уговоров османского правительства. В повести этот исторический момент отражен следующим образом. На своем пути Нешар неожиданно наталкивается на дерево с висящим на нем человеком. Этот человек когда-то сделал свой выбор, - он предпочел смерть на своей земле жизни на чужбине. Но и после смерти он не расстался со своим народом. Сердце его, уже лишенное возможности любить, глаза его, уже лишенные возможности видеть, направлены в сторону моря и уплывающего корабля, увозящего всех тех, кто был ему так дорог... Эта сцена наглядно демонстрирует всю бездну отчаяния, в которую попали миллионы наших предков, вынужденные сделать тот страшный выбор. И автор в мыслях Нешара отводит место своему пророчеству: «Не обретя мирного приюта, их сердца превратятся в пепел, не люди - тени ступят на чужую землю». И далее: «Несчастные, уплывающие на чужбину, не нужны ни Черной горе, ни вообще никому».
Помимо общенациональных вопросов, касающихся истории и мировоззренческих аспектов жизни адыгов, в повести встают и общечеловеческие вопросы. Автор затрагивает такие, существующие во все времена и необходимые для разумного существования всех народов, нравственные категории и понятия, как Жизнь, Сердце, Небо, Великий Бог, Вода, Дом, Человек. Его волнуют многие вопросы, связанные с незыблемостью и кажущейся абстрактностью этих понятий, например, «Кто их видел?», «Кто может их распознать?», «Каково их лицо?». Вообще, Нальбий Куек часто обращается к попытке конкретизации слишком абстрактных образов, еще раз подчеркивая тем самым их отвлеченность и метафизичность. Он ставит в своей повести вопросы, ответы на которые не может дать человечество на протяжении всего своего существования, например, «Так чему предназначена жизнь?». И, пытаясь ответить на этот вопрос, автор приходит к очень страшному, но незыблемому в своей логичности выводу: «Живое не должно приходить на землю, его ждут смерть, убийство или страдания, которые не может вынести сердце».
Что же касается жанровых характеристик повести, отметим, что здесь все построено на аллегориях и противопоставлениях. Кажется, будто основной словарь повести составляют антонимы: белое и черное, добро и зло, свет и тьма. Все остальное - лишь производные этих понятий и определения их взаимодействий друг с другом. Однако автор допускает различные оттенки своих цветов. Так, Черная гора как воплощение зла в повести имеет разные лики, впрочем, как известно, и само зло многолико. Кроме этого, одно из свойств Горы - ее постоянная «ненасытность», готовность поглощать все новые и новые жертвы. Внутри нее сосредоточено все самое страшное, что может произойти в этом мире: деревья разрывают друг друга на куски, птицы, падая, превращаются в камни, звери пожирают своих детей, а младенцы проглатывают своих матерей. Что может быть страшнее?
Во время чтения повести создается то же впечатление, что и от просмотра картин знаменитого абстракциониста Сальвадора Дали: так же глубоко, загадочно, маняще и немного непонятно. Однако с первой до последней страницы не покидает ощущение, что недавно вышедшее в свет произведение Нальбия Куека - нечто кардинально новое в адыгской литературе и по стилю, и по жанру, и по содержанию.

Опубл.:

Хуако Ф.Н. Новое в творчестве Нальбия Куека // Неделя науки МГТИ: Материалы научно-практической конференции. – Вып. 4. – Майкоп: МГТИ, 2001. – С. 18-20.