Образы участвующих коммуникантов четко обозначены и продолжают сохраняться постоянными. Тем самым рассказчик-герой определяет место, занимаемое девушкой в его жизни. Он поясняет свои жизненные позиции и позывы, восклицая и вопрошая: «Да, Сура, когда-то человека ближе тебя для меня не было, ты близка мне и сейчас, но как соединить прошлое с настоящим?» [1, с. 8]. И на страницах посредством этого выстраивается целая технология межличностных взаимодействий, романтически окрашиваемая автором, а дерево оказывается носителем информации (личной и интимной) для человека. Так, в частности, изящный дубовый листок, золотистый и хрупкий, подаренный рассказчику любимой, встает перед читателем уже в зачине и помогает герою справиться с печалью разлуки. Либо в другом эпизоде герой-рассказчик, выглядывая в окно, с дрожью находит там громадный дуб, стоящий под дождем и совсем еще недавно прикрывавший их с любимой. Аналогично и другие герои повести, семейная пара более старшего возраста, превозносят межличностные отношения посредством условного одушевления деревьев, но с оговоркой: «Впрочем, дерево – оно и есть дерево, все зависит от человека. Если бы я не встретился с хорошим человеком, косяки моих дверей вряд ли сами стали добрыми» [1, с. 20].
Часто имеет место у современных авторов такой ораторский прием, как смешение монолога с диалогом, когда в описание своего героя и его действий автор вкрапливает фрагменты восклицаний и вопросов, производимых или могущих быть произведенными описываемым персонажем. Так, в частности, у Амира Макоева («Натюрморт с чайкой», 2015): «Неожиданно для себя Лора спешно прикрыла дверь, но быстро нашлась и крикнула в ответ, что это она должна кричать: «какого черта»! Он бесцеремонно вторгается на чужую территорию да еще орет на нее! Она вызывает охрану, и его выкинут отсюда. Кто он такой? Что здесь делает?» [2, с. 66].
Продуцируемые в литературном тексте мыслительные операции нередко проявляются в ораторском скрещении сабель. Споры и обмены репликами персонажей, активных и действующих, часто посвящены волнующим героев темам. Так, к примеру, у А.Куека в повести «Соперник» герои периодически скрещивают мнения и жизненные позиции, чтобы обозначить их перед коллегами и земляками. Обсуждая жизненное положение и социальный статус, ценности и приоритеты, принадлежащие им самим и окружающим, персонажи спорят, яростно дискутируют и безапелляционно парируют. Однако мудрые соседи и соплеменники далеко не всегда готовы спокойно воспринимать скрещение позиций. В частности, таковых за столом успокаивает разумный тхэматэ (тамада); он просит их «вложить кинжалы в ножны» [1, с. 121], что в итоге реализуется «ради анэ» (адыгский стол), поскольку анэ для адыга – нечто святое. Это богоподобное явление здесь вправе распределять роли, выделять доли и назначать места для сидящих на его поле. Аналогично ораторское скрещение сабель активно в сегодняшнем романе современного адыгского автора Инала Чатао «Джем и Элен» (2013). Оно, являясь спором центральных персонажей о высшем обществе и о месте женщины в социуме, выступает своеобразным зачином в изложении. И еще не однажды герои возвращаются в тексте к теме. Уже миновав два десятка страниц они вновь обсуждают женскую активность, ее бизнес- расположенность и способность к лидерству, делая вывод о его второстепенности. Данные эпизоды являют собой обмены репликами, равнозначные диалоги собеседников на заданные темы, сопровождаемые эмоциональными комментариями автора. Посредством этого авторская позиция явно очерчивается перед читательским взглядом на фоне происходящих в диалогах обменов мнениями.
Авторская точка зрения оказывается зачином повествования и в повести «Натюрморт с чайкой» у А.Макоева (2015). Начинается изложение здесь с недоумения, высказываемого рассказчиком, о том, зачем собеседник собирает в помещении полумрак и, садясь в кресло, рассказывает сам себе истории. Перечисляя этапы создания текста, называя производимые мыслью ступени, он оговаривает места размещения персонажей, а уже от них переходит к описанию летнего утра на вилле героини, на котором строится весь последующий сюжет повести. Технология писательства у А.Макоева пересекается с рассуждениями о писательской мотивации у И.Чатао. В споре с собеседницей Джем утверждает основным мотивом для писателей нового века отсутствие каких-либо личностных позывов, веления сердца, наличие корысти и некоторого насилия над собой: «Насколько я вижу, в нашей стране часто писатели из нового поколения пишут исключительно для премий и наград или для того, чтобы заслужить похвалу ряда критиков» [5, с. 13]. Одновременно здесь разрастается череда аргументов, выстраивается риторическая цепь в обсуждении самостоятельности авторов. Очерчивая круг подвластных писателю вопросов и тем, собеседники соглашаются: пишущий могуч слогом, стилем. Спорщики допускают активность критиков, однако опасаются, что поверивший их оценкам читатель жестоко разочаруется при прочтении. И приходят к ожидаемому выводу о том, что истинным вознаграждением для пишущего выступает спрос на его продукт в обществе. В идентичной тональности описываются лектор и его продукт у Айтеча Хагурова («Мое лето 1945 года», 2016). Начиная с живописания внешности привозимого в аул оратора, рассказчик оговаривается: ключевым его совершенством был голос. Разоблачительная речь международного уровня, условно несущая свет об идеологически выдержанном положении страны, наглядно подкреплялась басовыми переливами говорящего. И автор не забывает здесь упомянуть об активности зрителей, бурно реагирующих на речь гостевого лектора, оправдывая активность сделанным заранее наставлением.
Своеобразным средством словотворчества можно считать производимые часто авторами «разгулы красок» (А.Нажжар). Яркие и насыщенные цветом описания символичны, отображают настроения и порой предваряют грядущие события. В романе «Изгнанники Кавказа» (2002) оказавшиеся на месте поселения русских адыги видят перед собой «роскошные палатки ярких цветов». Констатируя их безразличие к образуемым цветом краскам неким сходством с цирком, рассказчик понимает уходящих. Однако порой краски позитивны. Описывая полюбившийся ему Алеп рассказчик у А.Нажжара в цветах живописует увиденное: «Словно волшебный калейдоскоп по-разному моделирует форму и цвет всего ансамбля; словно каждый раз город переодевается в новый наряд» [3, с. 173]. И подобное радужное изложение содержит определенную интригу, настраивающую читателя на красочное развитие событий, что в некоторой степени и оправдывается далее. Таким образом, имеющиеся в речевом продуцировании, в ораторике и в словотворчестве приемы и технологии в полной мере задействованы на страницах современных художественных текстов адыгских авторов, помогая тем самым оживлять действующих героев и развивать избранные сюжеты.
Библиографический список:
1. Куек А.С. Танцы на рассвете. – Майкоп, 2007.
2. Макоев А. Возвращенное небо. – Нальчик, 2015.
3. Нажжар А. Изгнанники Кавказа. – Нальчик, 2002.
4. Хагуров А. Переправа. – Краснодар, 2014.
5. Чатао И.Джем и Элен. – Майкоп, 2013.
Опубл.: Хуако, Ф.Н. Конструкция профессионального... // Наследие Ю.И.Селезнева и актуальные проблемы
журналистики, критики, литературоведения, истории: Материалы Третьей
Международной научно-практической конференции (КубГУ, 23-24 сентября 2016 г .). – Краснодар:
Новация, 2016. – 324 с. – С. 194-196