В обстоятельствах распространенного сегодня цифрового поля социум «обогащается» трудностями, усложняющими, иногда ломающими персональную реальность. К таковым можно отнести нередко присущее личности сегодня преобладание информационного пространства над окружающей действительностью, индивидуальное усиление сложностей в восприятии и планировании нужной самому человеку будущности, и влияющий на это все вкупе так называемый болезненный признак Интернет- подчиненности. Этническое сознание при этом выступает своеобразным адаптером индивидуального видения человека на происходящее. Выстраивая собственную, только ему присущую узкую формацию (порой, – с социальным выходом) индивиду удается порой обратиться к общественным установкам, известным не ему одному, а всем представителям этноса. Так, к примеру, в качестве непосредственной демонстрации адаптивных возможностей этнической культуры, время от времени требуемых в обществе, можно привести фрагмент из признанного сегодня у адыгов сказания «Нарты».
Фрагменты, содержащие нередкие индивидуальные и взаимные коммуникационные нити, веско, доказательно иллюстрируют порой практичный, то есть весьма адаптивный к действительности ход нартских рассуждений и поступков. В частности, подходящая к мудрому оружейнику Тлепшу семья из трех разно- (но одно-) возрастных нартов ожидает от него решения семейного конфликта, предмет дележа которого состоит в родовом мече и в коне Сосруко. Пришедшая в этот мир одним днем, но разными часами нартская тройка, работающая на сезонном горном покосе, приобретает внутрисемейные конфликты: более старшие физически не способны догнать на поле активного младшего. Строго присущее адыгскому «хабзэ» незыблемое почитание младшим старшего в этом споре выступает попранным. Всякий старший должен работать некоторой иконой почитания, которой хочет поклоняться всякий юнец. Но тут происходит наоборот: идеалом на поле выступает наименее опытный младший, что не может не задевать старших братьев.
Однако сглаживанию конфликтного узла содействует именно воплощаемая старейшим оружейником этническая разумность. В таких обстоятельствах ранее не известные трактовки возможных событий конструируются действующим лицом путем освежения ранее константных поведенческих установок. Ходом мысли героя выясняется, что такая очевидная и порой обидная резвость плодотворность юного брата в работе базировалась на магической силе управляемого им полевого орудия (косы, могущей срезать траву без хозяина). Покорение индивидом природы вообще не является целевой установкой классических образов мысли. Как только в данном фрагменте обнаруживается магическая родословная созданной учившим Тлепша мастером косы, братья сообщают кузнецу-старейшине о собственном стремлении получить произведенный из аналогичного магического железа прибор, столь же независимый и способный, но уже в военных, а не в полевых условиях. И это общее для всех троих желание приобрести меч примиряет и сплачивает братьев. Сохранившееся и сегодня доминирование мотива глобального передела, личное влечение к покорению и естественной среды, и социума не смогло разбить нартскую семью. Мудрый пожилой кузнец оправдал здесь функциональную роль индивидуального психотерапевта. Идентичный нартскому национальный типаж способного разрешить конфликт мудрого черкеса имеет место также и в ранней советской публицистике адыгов. Например, одна из публицистических новелл 30-х гг. ХХ в. Т.М. Керашева «Встреча» (1935) стержневым действующим лицом представляет черкеса, садящегося в армавирский состав «в старой солдатской шинели и низко нахлобученной папахе» [3, с. 341]. Непосредственно в первых строках произведения он уже спешит к разговору с кем-либо из земляков, но тут же приобретает обвинение со стороны одного из них. Старший сразу воспринимает его критически, угадывая в нем бюрократа, некогда прежде задевшего его самого в процессе налогового сбора. Угрозы обиженного когда-то старца сводятся к обещанию: мол, обращусь к правдивому и юридически верному гражданину Хакурате. Неподдельно стремящийся успокоить старика, черкес в шинели пытается смягчить его гнев, улыбается и подшучивает, но вновь вхолостую. Окружающие во главе со стариком обижены твердо. Тем не менее по мере последующего сюжетного течения автору удается разрешить такой бытовой препон. Итогом здесь оказывается успешное завершение стычки на аульском хасэ (собрании): революционный лидер содействует справедливому разбору и приобретает для пожилого человека некую возвышенную, почитаемую роль.
В целом, затронутое нами выше мотивирование покорения всего и вся не может не заинтересовать нас в рамках темы узкой личностной формации Как говорит о подобных закономерностях один из современных исследователей цивилизационности Т.В. Плотникова, «Техногенная культура среди ценностных приоритетов содержит и особое понимание власти и силы. Речь идет не просто о власти человека над человеком (в традиционном обществе), но о власти над любыми объектами в целях господства над ними» [5, с. 20]. Находим выделяемые нашей краснодарской коллегой закономерности в эссе адыгского прозаика Т. Адыгова «Дороги» (сборник «Война длиною в жизнь», М., 2007): у орла они – ветры и лучи Солнца, дарящие земной обзор. У черепахи – камень и песчинка, дарящие ласкающий шепот. У тура – гребни скал и облака, дарящие опасную тропу и твердость стояния на земле. Либо его же эссе «Человек и двери»: входящий просит права входа, но двери предупреждают о возможном закрытии. Входящий не сдается: надеется выйти и войти в другие, отмыкая закрытые. Собеседник пугает: дверей много тысяч, найдешь нужную? «Найду иль нет – искать не перестану» [1, с. 23], – воодушевлен идущий. Но есть у Т. Адыгова и не столь бесшабашный герой. Эссе «Горизонт» того же сборника высвечивает уже более спокойную, осторожную жизненную позицию. Побаивается идущий переступить черту: а вдруг за ней пропасть или камень – ни неизведанность, ни неизбежность не прельщают его. Почином эссе выступает задумчивая фраза «Пожалуй, я останусь» [1, с. 24]. Предметами силового воздействия, информационного нажима часто оказываются как общественные, так и естественные объекты. Таким образом, у Т. Адыгова налицо интересующая нас узкая общественная формация: собеседник и его перспектива в лице предметов быта или природы.
Аналогично и в новелле абхазского автора Д. Ахубы «Когда цветет папоротник» того же сборника. Уже не способная передвигаться героиня находит жизнь на своем балконе: недалеко стоящий памятник солдата, выращиваемые ею здесь цветы, стоящая рядом молодая чинара и спицы, радующие ее возможностью порадовать близких. Это и есть ее пространство (и профессиональное, и семейное). И, видя ее, наблюдающую за парадом победы в праздничный день, читатель вспомнит не перестающего искать дорогу героя Т. Адыгова из предыдущего абзаца. Хорошо этой женщине на митинге, славящем фронтовиков, и автор объясняет ее душевный покой так: «Ведь она имела на это право – и ее тропинка была протоптана на дорогах той страшной войны» [1, с. 28]. К тому же, могла она, стоя на своем социальном пространстве (балконе) держать под контролем реально происходящее: отправляя букет тюльпанов к памятнику через соседнего мальчика (встречающего по пути бегущую к нему девушку), женщина обнаруживает на постаменте горы цветов, а у себя в глазах слезы. Они несут многое: «и радость сегодняшнего дня, и счастье этого славного мальчика Радика, и горечь собственной несбывшейся судьбы, и боль воспоминаний о навеки ушедших…» [1, с. 35]. Похожа здесь на героиню и Елана в одноименной повести А. Гогуа того же сборника. Ей так же удается править своей узкой индивидуальной формацией, только теперь это уже не балкон, а сад перед ее домом: «Сама она с детских лет вступила в море труда и так и шла всю жизнь, не выходя из него. Ее просто невозможно было отделить от этого моря – так рыба не может жить без воды» [1, с. 228]. К тому же здесь читатель вновь вспомнит тура из эссе Т. Адыгова, любящего свои гребни скал и облака. Так и Елана у А. Гогуа сочувствует задыхающимся от тесноты дорогам и душой взмывает в горы своего детства.
Линию узкой, заметной в социуме, личной формации продолжает в том же северокавказском сборнике малой и средней прозы повесть уже упоминавшегося абхазского автора Д. Ахубы «Туган». Здесь на первом плане образ страдающего в собачьей будке волчонка, принесенного из леса и посаженного на цепь в жилом деревенском дворе. Презирающий преданных человеку собак волчонок сам оказывается в дворняжьей роли под собачьей кличкой, что более всего его калечит: «Люди стояли над ним – он видел их ноги в крепких пыльных сапогах, – стояли над ним и смеялись: волчонок грыз цепь» [1, с. 36].
Однако порой интересующие нас личные формации способны объединяться, порождая тем самым более обширные, социально обусловленные. Но для успешного объединения необходима располагающая к этому почва. Плодотворной в этом смысле на Кавказе назовем анэ- (от адыг. стол) ниву: «Общепринятые в этносе, веками укоренившиеся бытовые и поведенческие обычаи и традиции приходили и продолжают в наше время функционировать в жизни северокавказского жителя. Исторически самыми распространенными среди них считаются такие общественные институты как гостеприимство, наездничество, куначество, аталычество, хасэ (сословно-представительское собрание), покровительство, «братство», абречество, усыновление и т.д. (систематизация доц. А. Ашхамаховой, КГАУ)» [7, с.365]. Достаточно живописно рисует эпизод частого на Кавказе анэ- объединения Т. Кат в своем рассказе «Немая корова», вошедшем в сборник прозы писателя «Тени добра и зла» (Майкоп, 2015). Так, эфенди и рассказчик, зашедшие в гости к знакомому продавцу, рады принять приглашение и оказаться за столом. Эфенди знает, как умилостивить женщину-хозяйку, сыпет комплиментами и поглощает предлагаемое: «ты готовишь чисто, вкусно, и когда я ем в твоем доме, представляю, что это райское кушанье, – хваля так жену продавца, он идет прямо в столовую» [2, с. 427]. Тем самым за столом складывается требуемая атмосфера и удовлетворенным в этом случае оказывается каждый присутствующий, что не перестает с легким восторгом подчеркивать рассказчик: «Нысэшхо обхаживает нас, каждый раз подливая в чашки свежий бульон, заправленный чесноком и перцем. А эфенди, знай, хвалит хозяйку, выражает ей благодарность. В самом деле, готовить жена продавца умеет!» [2, с. 427].
В этом случае произошло давнее анэ- объединение. Как и в другом рассказе («Жертвенная рубашка») Т. Ката того же сборника: «Гости регулярно обновляют содержимое рюмок, едят с аппетитом, не оставляют ничего – ни свинины, ни курятины, ни говядины» [2, с. 436]. Распространяется то же благостное примирение за столом и на страдающих в этом сборнике героев-животных. Так, к примеру, сидящий на цепи у человека волчонок, движимый своей звериной гордостью, какое-то время готов умереть с голоду, чтобы не мириться с долей, задуманной для него хозяином. Однако конец животному протесту все-таки наступил и желудок оказался настойчиво мудрее: «И вскоре пожирал он все, что давали. И как сожалел о тех днях, когда отворачивал морду от красного мяса и вкус железа – кислый вкус голода сводил ему глотку; когда рвал он на себе и грыз цепь, волочившуюся за его собачьим ошейником!» [1, с. 37].
К тому же стол, материальное, особенно на родной земле часто так же выступают приятно возбуждающей рассказчика сутолокой. Так, к примеру, в недавно анализировавшихся нами «Мемуарах на фоне столетия…» (М., 2013) российская интеллигенция рассуждает по этому поводу. Здесь известный в советском кино актер М. Ульянов принимается в интервью И.Оболенскому за понятийный инструментарий патриотизма, намечая его «как слово «корявое и сучкастое», но весьма значимое. Призывая почитать собственные истоки он приводит в качестве исторического примера поток в постсоветское время дворян-эмигрантов (даже порой старых и больных), поспешивших на освобожденную от советских оков Родину. Объясняет он это, хотя и не будучи научным деятелем, но в терминологическом ключе, пусть и не слишком наукообразно, даже разговорно, но откровенно эмоционально и искренне: «Потому что «Родина» не просто понятие, что-то в этом есть» [8, с. 94]. В то же время аналогичное желание непреклонно превозносить этот родной предмет отразимо целиком и в том же адыгском эпосе. Например, открывающие для себя элементарную физическую мощь взрослеющего богатыря соплеменники, пораженные напором, дающим юноше переместить с места на место кузницу, что не мог свершить ни один из них, мгновенно обещают обсудить чудо на ожидаемом сборе хасэ.
Присущими современному общеглобальному социуму является целый ряд признаков, в числе которых выступает базирующаяся на предпринимательстве рыночная среда. Рынок активно и уверенно становится неким членом современной семьи, что также не может не отразиться на сегодняшней прозе. К примеру, приятно возбуждает рассказчика сутолока на базаре у Т. Адыгова в его знаменитой лирической повести «Красная люстра»: «Ах, этот базар!... Не просто купля-продажа, не только торговля. Неутомимое буйство страстей, сутолока хитростей и простодушия, правды и лжи, насмеха и доброты, лукавства, озорства, мудрости и глупости, выкриков и шепота, удали и неумения, коварства и благочестия» [1, с. 31-32]. Итак, любая (как социальная, так и индивидуальная) обстановка являют собой ощутимый предварительный посыл для образования узкой (как личной, так и массовой) формации, сосредоточивающей в себе живой механизм функционирования и взаимодействия с мировым пространством.
Использованная литература
1. Война длиною в жизнь: Сборник рассказов северокавказских писателей / Вступ. ст. и сост. Г.Л. Немченко. – Москва: Фолио, 2007. – 763 с.
2. Кат Т. Тени добра и зла. – Майкоп: Адыгейское республиканское книжное изд-во, 2015.
3. Керашев Т.М. Избранные произведения в 2-х тт.. – Т. 2. – Майкоп: Адыгейское республиканское книжное изд-во, 2002
4. Лес одиночества: Сборник рассказов северокавказских писателей. – М.: Фолио, 2009. – 797 с.
5. Плотникова Т.В. Цивилизационное будущее России: методология, дискурсивные практики, футурология // Слово. Нравственность. Закон: Сборник научных трудов. – Ч. 1. – Краснодар: Кубан. гос. ун-т. – Ставрополь: Альфа Принт, 2009. – 220 с. – С. 19-25.
6. Хуако Ф.Н. Гордость за свой народ как базирующаяся в эпосе ценность с ее продолжением в разные времена и в разных нравах // Мат-лы Международной научно-практической конф-ции «Нартоведение в XXI в.: проблемы, поиски, решения». – Магас: ИнгНИИ им. Ч.Э.Ахриева, 2016. – 288 с. – С. 232-239
7. Хуако Ф.Н. Фольклорные проявления адыгского гостеприимства и их учет при обучении этике // Проблемы сохранения черкесского фольклора, культуры и языка: Мат-лы Международной научно-практической конференции памяти М.И. Мижаева / Сост. М.М. Паштова. – Нальчик: «Тетраграф», 2015. – 432 с. – С. 365-371
8. Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия / Сост. И.В. Оболенский. – М.: АСТ, 2013.
Опубл.: Хуако Ф.Н. Узкая формация (как личная, так и общественная) в ее отображении у кавказских прозаиков // Материалы научно-практической конференции с международным участием «Экбовские чтения - 2021». – Карачаевск: КЧГУ, 2021. – 294 с. – С. 241-247.