Нередко в философиях разных времен мысль того или иного творца, бегущая по историям событий, выступает для человечества неким душевным переходом, помогающим миновать века и даже тысячелетия. Данная тенденция вообще предопределяется умением словотворца продуцировать свой текст, глядя в условные окна истории. Таков и анализируемый нами сегодня 110-летний юбиляр адыгской поэзии Сафер Яхутль. Поэту помогала, и даже способствовала его биография. Традиционной реалистической литературе, уже имеющей свои обычаи по советскому опыту, присущ возможный хроникальный смысл в деле персонажно- сюжетной фиксации фактов (как персональных, так и государственных). Так и биография нашего юбиляра слилась со всем происходящим в стране.
Сафер Яхутль в свое время завершил успешное обучение в имевшейся тогда в ауле Понежукай 30-х годов ХХ в. так называемой Школе колхозной молодежи. И, в добавление к его школе советского обучения, – такая деталь. Родившемуся в 1914 году в крестьянском доме подростку пришлось еще в детстве немного поработать на другого хозяина, то есть выступить неким батраком, образ которого в социуме тех лет несет больше негативной струи.
Свои впечатления об обучении юный адыгский поэт излагает уже в собственном стихотворении, вошедшем в его авторский сборник начала 70-х гг. – «Хэта зымыджагъор» (= «Кто не учился?»). Да, было батрачество в биографии поэта, но имелась ведь в последующие годы гарантированная страной возможность доступного обучения. И это радовало С. Яхутля.
Воспитывал и взращивал Сафера Яхутля родной аул, к которому он выразительно обращается в своем стихотворении «Сикъуадж» (= «Мой аул»), вошедшем в упомянутый авторский сборник 1974 г. Ну, а последующая (в 1933 г.) в судьбе юноши учеба в Адыгейском сельскохозяйственном техникуме с его благополучным окончанием, весьма заметно закрепила душевную тенденцию поэта по обращению к земле. Ведь действительно, любой (в том числе, – и технический) прогресс человечества предполагает распределение руками человека имеющихся природных ресурсов. И потому непосредственно источники сырья выступают нередко в строках Сафера Яхутля тем, что мотивирует у него рассказчика к описанию происходящих добыч, сопровождаемому к тому же обязательной авторской гордостью ((«Мэстэжъыем ихъишъ» («Случай старой иглы»)).
«… СэшIэ: (= … Знаю)» [3; 65], – говорит в зачине этого куплета автор. И продолжает далее немного удивленно, делясь своим удивлением с держащей иглу матерью: «Уралы гъучIр чIым къыщычIахы (= Уральское железо бегает сквозь землю). / Зэхэоха, чIы чIэгъым (= Слышишь, и под землей) / ЦIыфым зырегъэчъэхы (= Бегает человек). / КъуачIэу иIэр щырехьылIэ (= Все свои силы еще утяжеляет), / ЛIыгъэр ыгъабзэу чIыкъатыр къеIэты (=Мужества песнью поднимает земли). / Шахт кIоцыр пхыретхъу (= Выскребает шахты изнутри), / Пхъыретхъушъ, егъэчIы (=Выскребает, запускает). / ГъучI пцIый куупIэм (= Глубина железной руды) / Лъагъохэр щыхегъэчъы (=Дает бежать лесным тропам)» [3; 65].
Подобная слитность настроя (который присущ ведущему повествование субъекту), к предметам (которые ожидают действия в социуме) выстраивает от лица поэта здесь своеобразный душевно-технический проект во всей его требуемой презентации. И дальше, что позволяет сделать весьма серьезный объем данного стихотворения, – многие технические подробности в их личностном преломлении. Сафер Яхутль ведет речь о горнодобывающей технологии, делясь с держащей иглу матерью рассказом о соответствующем трудовом дне с называнием некоторых аппаратов (например, домна, рабочий станок, чугун) и трансляцией рабочих эпизодов самого процесса железо- добычи. Описывая моменты активности таковых, рассказчик навевает свое настроение на читателя, что достаточно ясно при этом помогает сделать адыгоязычный текст изложения.
Однако, как нам доказательно известно уже сегодня, личность во всех ее гранях начала играть свою ощутимую роль в литературах 60-х годов предыдущего столетия. Аналогично и в адыгской литературе, где, к примеру, у Аскера Евтыха в прозе появилась явно новаторская в те шаблонные советские годы тенденция лиризации, которая кардинально противоречила соцреалистическим канонам. Или, в частности, в общероссийских строках работал Борис Можаев, прислушивающийся к душам ряда добытчиков земельных ресурсов. Некоторая напевность рассказчика просматривается и в стиховых текстах Сафера Яхутля, выступая явным энергетическим сопровождением его повествований. Пропуск происходящего вокруг (и в доме, и в стране) сквозь персональную душу, а также напев всего увиденного уже в личных тонах выступает условной базой, ставшей хранилищем памятных впечатлений, принадлежащих целым поколениям. Персональными, личностными инструментами литература здесь последовательно познает, трактует и воспроизводит многие событийные ряды.
Востребованным при складывании вышеуказанной личностной черты выступило проявление индивида посредством его впечатлений о происходящем дома и в семье. Так, к примеру, подробное и насыщенное обращение автора к родным землям в стихотворении Сафера Яхутля «Сикъуадж» (= «Мой аул») весьма наглядно. Рассказчик здесь уверенно соотносит жизненные дороги с пройденными им самим тропами в родном ауле. В целом, выходившие из-под пера Сафера Яхутля сборники стихов, такие, как «Глаз земли» (= «ЧIыгун», 1968), «Стремнина» (= «ПсыорыпI», 1973), «Моя крылатая Пчас» (= «Мэз тамыэу си ПкIашъ») (1974) и прочие говорят, как отмечал в свое время адыгский ученый Абу Схаляхо, «об успешных поэтических поисках, о росте мастерства в изображении внутреннего мира лирического героя – нашего современника» [1; 69].
И потому, в силу вышеуказанной нами тенденции, обратимся далее при рассмотрении авторской продуктивности адыгского поэта первой половины ХХ в. Сафера Яхутля именно к месту личностного начала в описываемых им хрониках тогдашних государственных событий. Исторические обстоятельства, невеяные непосредственно мирным бытием, а также личность в них, от которой ждут достоинства, силы (больше, – духовной, нежели физической), настойчивой ответственности, позволяют в лучшем случае более активно решать задачи своего времени. Одновременно некоторая этническая стезя излагаемого, уже тогда появлявшаяся у авторов, стимулирует их мыслить порой философски, вдогонку предков в своих нациях, но в созвучии с общемировыми, планетарными истинами.
Так, к примеру, уважает все глобальное человечество того времени Землю как общечеловеческую планету. «Среди всех своих планетных сестер, вероятно, одна лишь Земля, опаловая бусинка в Солнечной системе, рискнула взвалить на себя такое бремя – сотворить и выпестовать жизнь». Это фраза из «Геологической поэмы» бурятского прозаика 40-х гг. Владимира Митыпова, заимствованная в Википедии. Из нее видно, насколько могут быть активны в коллективизации либо в персонализации людей именно работы с земельным ресурсом. Причем художественный историзм не может проявиться в отрыве от индивида, о чем весьма отчетливо напоминает тональность такого личностно-окрашенного стихотворения, как «Мэстэжъыем ихъишъ» (= «Случай старой иглы»). Здесь анализируемый писатель транслирует некоторые стержневые события в хрониках страны, обращаясь к матери. «О, тян, тян, (=О, наша мама, наша мама), / УпчIэ къызэрыкIоу къысфыуиIэм (= На имеющийся у меня к тебе вопрос) / Иджэуап къысэтыжь (= Дай свой ответ): / IэджабгъукIэ о мастэу пIыгым (=У той иглы, которую держишь в правой руке), / Икъэбар мыухыжь (=Не завершай ее рассказ)». [3; 65] Это своеобразная интрига зачина у поэта С. Яхутля, который далее, в следующем куплете говорящий снова просит мать о поддержании рассказа об игле, добываемой и производимой земельными ресурсами.
И, к уточнению места собеседника в данном случае для поэта. «Тянэх» – отдельная песнь поэта Сафера Яхутля, посвящена матерям, которую можно смело ассоциировать с божескими восхвалениями в религии. Причем данную тенденцию допустимо уверенно считать традиционной, поскольку она сохранилась и в наши дни. Фактически каждый поэт, творящий лирику как и прежде, так и в новом веке, считает себя обязанным отдать этой традиции собственную дань. Так, к примеру, заглядываем в один из целого ряда сборников стихов начала текущего столетия, вышедших из-под пера адыгских авторов. И видим у Аслана Шаззо в его сборнике 2008 г. «Я встречусь с прошлым» (Майкоп): вот и посвященный матери одноименный стих. Одна лишь легкая разница. У С. Яхутля изложение от первого лица, диалогично, больше пафоса: «О, тянэхэу-тянэх! (= О, наши матери-мамы / Шъо сыд фэдизрэ (= Вы, в какие громадные) / ТхьамыкIэгъэшхом (= Бедствия) / Шъузэридзагъ (= Попали)!... » [3; 46]. А у А. Шаззо то же первое лицо, рассказчик, но уже в более философском монологе: «Что прожила она? Не больше трети, / Ей было вовсе нечего считать. / Теперь ее года считают дети, / Как будто время силясь удержать.» [2; 89]. Конечно, разница почти вековая, политические строи кардинально противоположны. А также вся реально сработавшая лиризация слога второй половины предыдущего столетия не могла не отразиться на упомянутой разнице. Но – все тот же тон почитания родного человека.
А земляки по землям и сограждане по стране всерьез поддерживали такие художественные отображения. Именно потому и были общепризнанны музыкальные произведения на стихи Сафера Яхутля, которые по сей день живут в памяти адыгов. Так, к примеру, известным в адыгской культурологии признается в такой функции авторское «Пщынэ» (= «Адыгская гармонь»). Здесь рассказчик отдельным одноименным стихом обращается к адыгскому национальному инструменту: «О орэдыр къысфапIоу (= Вот, когда песнь ты мне спела) / Бэу бэрэ къыхэкIыгъ (=Она долго-долго поигрывала). / ШIулъэгъуныгъэм илъагъуи (= Охваченный любовью) / Уиорэд сфыхихыгъ (=Я услышал твою песнь)» [3; 67]. И дальше он предлагает доброй гармони некоторые варианты ее участия в его возможном успокоении. А популярность музыкальных произведений, положенных на стихи Сафера Яхутля, мотивируется так: литература действительно прогрессирует в общемировых тенденциях, сопровождающих историзм, а также особыми конструкциями ей удается воспроизвести имеющиеся и имевшиеся картины реалий. Тем самым именно творческое освоение всего происходившего существенно повлияло на правдивую реализацию принципа достоверности во всех творческих работах разных времен, в том числе и в строках адыгских авторов разных поколений.