Одновременно с несомненным историзмом, питающим трудовую направленность, в адыго-абхазском национальном эпосе также нередко предметом описания оказывается частная, индивидуальная персона.
Как подчеркивает целый ряд исследователей, в ходе созревания фольклора с древнейших его конфигураций к более поздним его примерам имеет место последовательное течение от эпоса, несущего в себе единый цельный социум, к волшебной (фантастической) сказке, центральный персонаж которой олицетворяет собой всю имеющуюся коллективную мощь феодального класса, а также – к сказаниям, преданиям, анекдотам, стержневую линию повествований в которых составляет индивид, частная персона, часто добивающаяся тех или иных успехов и достижений в своей профессиональной среде. Так и фольклорные боги адыгов «на равных» воспламеняются трудовыми занятиями в человеческой сфере: Тлепш кует, Тхагаледж сеет и пашет, Ахын и Амыш пасут свои стада и т.д. В частности, Тлепш содействует владеющей чародейным талантом Сатаней в ее стремлении физически укрепить недавно родившегося сына путем оздоровительного закаливания. Сатаней в отчаянии сообщает ему, как хорошему доктору, собственную личную историю, почти криминальную для строгого в своих нравах древнеадыгского общества. Тлепш советует растерявшейся женщине надеть свободные наряды и обязывается подоспеть через девять месяцев. По версии, приведенной в соответствующих исследованиях А.Гадагатлем, такой бог дает благородную возможность гуаше («княгине, хозяйке») скрыть тайну незаконного рождения Сосруко и вызволяет ее в трудной ситуации, имитируя появление мальчика на свет из камня. Мало того, в адыгско-абхазском эпосе не только всемогущие боги, но и рядовые в их обществе нарты отчетливо и внушительно предстают как геркулесы, производящие преимущественно славные поступки, нередко исполняя функцию основоположника или прародителя той или иной области хозяйств и ремесел. В частности, в адыгской Нартиаде кузнец Тлепш мастерит для человека первый серп и первые клещи, нарт Саусырыко (Сосрыко) разыскивает для благодарных соплеменников так необходимое им пламя.
Так и на страницы рассматриваемых произведений исторических циклов А.Х.Псигусова подоспевает и даже врывается масса персонажей, осуществляющих ординарную, казалось бы, «черновую», но воистину колоссальную по важности работу. У всякого из героев данной категории, исповедующих завидный для нас сегодня культ труда, собственная злободневная точка зрения, любой из них обнаруживает исступленное упрямство в жизненной реализации имеющихся у него профессиональных навыков. Он остается неизменно верным этой своей, фактически трудовой идеологии, от которой не отрекается, в апробировании и реализации своего мастерства. Персонажи исторических романов А.Х.Псигусова зачастую выходят на безапелляционную, подлинно жестокосердную войну с самим собой, порой с обстоятельствами и порой с обществом, и все это во имя такого трудового культа. Они представляют собой тех, кому хеттское или меотское общество поручило ту или иную, значимую для социума и потому ответственную площадь службы, а сюжет поручил развитие этой площади; они так или иначе сопровождают сюжет в его развитии; и потому, оказываясь нередко носителями новаторских идей или трудовых подвигов, являют собой автономный психологический и социальный интерес.
Как справедливо замечает по этому трудовому поводу отечественная национальная наука, «герой волшебной и богатырской сказки, как и эпоса, в конечном счете воплощает в себе силу и волю целого коллек¬тива, олицетворяет могущество многих людей. Наемный батрак, пастух, ча¬бан, как и Ходжа, – обыкновеннейшие люди, полагающиеся только на самого себя, на свои собственные возможности, на свой ум, хитрость, смекалку, терпение и волю. Окружающий их мир населен реальными людьми, а не ми¬фическими драконами и змеями; они противостоят не враждебным силам природы, а конкретным социальным типам – князьям, ростовщикам, баям. Конфликт основан на реальных жизненных противоречиях» [2, с. 58]. Причем, в дополнение к сказанному и в его углубление добавим, что А.Х.Псигусов неоднократно подчеркивает собственное преклонение не просто перед бездумным маханием молотом, а именно перед трудовой деятельностью «с душой». Действительно, как справедливо утверждает один из талантливых в своем деле романных героев А.Х.Псигусова, «Если нет души, наблюдательности, быстрой мысли – это гиблое дело. Если бы суть кузни состояла только в силе, мул тоже был бы кузнецом» [1, с. 70].
Изображаемый неравнодушным автором кузнец, который сооружает всевозможные орудия как мирного, так и военного труда, оружие (в том числе сабли, коль¬чуги), а также его душевно обусловленное трудолюбие, – все это фактически персонаж, в характере которого, помимо внятно выписываемых пороков имеют место и бесспорные добродетели. А вышеназванные художественные достоинства, в свою очередь, гарантированно сообщают авторскому стилю более справедливое воссоздание происходящего. И потому входящий в «храм своей души» – кузню – кузнец, мощной грудью вдыхающий знакомый ему с детства запах, наполняется посредством этого «новой радостью», вызванной родной стихией, в которой каждый инструмент порожден его мозолистыми руками, скучающими без работы. Писателю удается передать атмосферу дерзкого поиска, осознания безграничных возможностей искусства. В эпизодах, касающихся соприкосновения с ответственными трудовыми деятелями древнеадыгского социума, посредством подлинного, настоящего жизнеописания и трудовой деятельности старого, опытного и боготворимого всеми умельца А.Х.Псигусов еще раз подтверждает непреложную жизненную истину. Речь идет о вечной истине о том, что долговременным существованием наделяется лишь человек, живущий с отрадой и энергично, в постоянном бесспорном понимании того, что обожаемую профессиональную деятельность можно считать одним из самых желанных фатальных подарков. Велика власть царей, но камень оживает лишь под ударами молотка увлеченного своим делом мастера с горящими глазами. Беспорочный, вызывающий неизменную гордость труд во имя бытия фактически составляет ядро жизненной философии подобного мастера. Целиком всего себя отдает он делу, которым воспламеняется, ведь работа для него – нужная и исключительно превосходная конфигурация апробации себя на земле. Таким образом, как следует из установки автора, в данном случае подразумевается то трудовое творчество, которое имеет силу ошпарить не только мастера, но и читателя, которое принуждает их обоих с усиленным участием вдумываться в творимое мастером произведение, чтобы совместно с творцом искать и надеяться.
Более того, автору удается обозначить не только индивидуальный, но и коллективный процесс творчества, к примеру, изображая теплящийся жизнью двор, в котором мастерит целая группа работников («Жизнеописания…»). Причем реализуемое автором интенсивное введение в данном случае в художественную материю произведения предметов и явлений как живой, так и неживой природы, отнюдь не редко и не единовременно, но содействует частичному сообщению некоторой психологической заданности нравам и ситуациям. Так, описывая то, как громкий смех и активные разговоры стимулируют ручную деятельность трудящихся во дворе работников, автор проводит аналогию этой территории с гудящим муравейником, где каждый знает свое дело, обозначаемое им и поэтически, и даже философски гордо. И именно подобное, культивируемое в обществе мастерство оказывается непреклонным в череде веков, передается из поколения в поколение, вооружая старших профессиональными навыками и умениями для воспитания подрастающего звена. Согласно логике и содержанию романов, А.Х.Псигусов сообщает призванию человека не только генетическое разъяснение. Человек должен энергично биться за собственное призвание, даже если эта битва приведет его на плаху. На примере развития данной сюжетной нити А.Х.Псигусов наглядно демонстрирует существовавшую у адыгов традицию передачи профессии по наследству, когда весь род гордящегося этим Нажана владеет одной профессией. Обнаруживающий в собственном сыне подобные, соответствующие призванию, качества кузнец радуется своему открытию и делает все для его дальнейшего осуществления, не разделяя тревог жены по поводу трудностей профессии для юноши, на взгляд отца, талантливому и одаренному: «Конечно, замысел осуществить нелегко, но цель оправдывает средства и потерянное время. Поиском самого твердого сплава занимались мой дед, отец, занимаюсь и я. Это мечта каждого кузнеца в квартале ремесленников. О чем мне жалеть – я сам его вдохновил и наставил на путь истины. Я знаю, что это возможно, жаль только, что времени не хватает ему помочь» [1, с. 95].
Тем не менее здесь А.Х.Псигусов не забывает упомянуть столь узнаваемое и сегодня мнение противоположного пола по этому поводу. Супруга кузнеца не разделяет восторгов своего мужа по поводу благородства кузнечного дела, не поддерживает его в стремлении одарить этой профессией сына и мечтает о гораздо менее «силовой», о гораздо более интеллектуальной профессии для своего мальчика. Умудренная жизненным опытом героиня видит в щедро даруемых ему отцом перспективах лишь мерзостные грязь, пот, сажу, – все отвратительное и жестокое для такого разумного и талантливого юноши, вполне способного, по ее мнению, в белом облачении искать истину и провозглашать ее в угоду богам. Таким образом, автор объективно позволяет высказаться и персонажу, явно не разделяющему его собственных восхищений по поводу людей труда, даруя читателю возможность познакомиться с разнообразными позициями по этому поводу, существовавшими в древнем обществе. Однако наглядно противостоящие подобной позиции аргументы он сам выдвигает, спустя уже несколько эпизодов. Таким виртуальным противостоянием, организуемым автором, можно уверенно считать приводимый уже через несколько абзацев эпизод нахождения в кузнице того самого объекта забот отца и матери – юноши Хатбулата, могущего стать и объектом здоровой зависти любого живущего сегодня читателя. Те самые, приводимые обеспокоенной матерью, тяготы профессии, не только нейтрализуются, но и становятся привлекательными деталями любимого юношей дела.
Воздух, насыщенный теми самыми, проклинаемыми женщиной, «тяжелыми и неприятными» грязью и сажей, становится для привыкшего к этому духу с детства юноши, как минимум, приятным ароматом, в приносимом им удовольствии становящимся для него неким своеобразным духовным и физическим стимулом к плодотворному труду. А те самые пот и сажа, наличие которых далекая от кузницы женщина расценивает как тягостное загрязнение, перед глазами любящего отца и устами любящего автора выглядят как мелочь, придающая лицу юноши нужный настрой, когда он «измазан сажей, красивое лицо стало чумазым, но – счастливый – он светился внутренним теплом» [1, с. 104]. Описанный с традиционным для автора максимальным использованием средств художественной выразительности и излучающий восторг в своем профессиональном разговоре с отцом Хатбулат, демонстрирующий то, чего он добился в качестве выкованного им клинка, вызывает лишь добрые чувства, вплоть до белой зависти к так искренне увлеченному своим делом человеку. Наставляющий своего стремящегося к достижению цели сына отец неизменен в своей мудрости, говоря о том, что хотя настойчивая творческая увлеченность – это сложный путь, могущий сломать и согнуть судьбу не одного мастера, тем менее не стоит трусливо останавливаться на достигнутом: «Упругость и прочность металла зависят, сынок, от твоего молота. Чем чаще ты будешь им взмахивать, тем будет короче путь к тайне». Адекватно воспринимающий подобные отцовские наставления юноша также оказывается способен прийти к философским обобщениям в своем, насыщенном уверенностью и мужественном ответе: «Загадка булата в силе живой нити, а она получается в особой закалке железа. Усердие и любовь к ремеслу закалят мой дух. Тогда и рухнет тайна булата. Ум и сноровка – вот истинные пути к ней!» [1, с. 105]. Таким образом юноша виртуально отвечает своей матери, мечтающей видеть его божьим ставленником, обосновывая невозможность подобной перспективы для человека, однозначного в своей в буквальном смысле кровной и явно выраженной душе кузнеца, унаследованной и развитой им на примере столь же увлеченных «делом своей души» старших.
Подобного рода убеждение в собственной правоте, в своей жизнеутверждающей истине, продолжающееся в порожденном им поколении и проявляющееся в чистосердечном разговоре с сыном, неизменно укрепляет кузнеца в его вере в себя, мотивирует к дальнейшим свершениям и существенно повышает его самооценку. Подводя условный итог жизненному пути он, находясь в пути реальном, обдуваемый легким ветром и любующийся стройными деревьями, уверенно приходит к позитивным выводам в свою пользу: «Всю жизнь я парил в жизненной стихии, а не полз, как скользкий червь, по густой зеленой траве» [1, с. 107]. Такие философские обобщения, жизненные истины, формулируемые и обсуждаемые персонажами А.Х.Псигусова, особенно персонажами трудящимися, часто и густо наделенными приобретенной с опытом жизненной мудростью, позволяют говорить о собственной человеческой предрасположенности автора к данной социальной группе, потенциально перспективной, личностно богатой, но мало оцененной обществом. На протяжении всего романного изложения А.Х.Псигусов, описывая своих персонажей, сохраняет интонацию искренней симпатии к людям труда, – интонацию, которая, возможно, не всегда выражена в превосходной степени, порой тонка, изящна и построена на намеках, но все равно угадывается неизменно. К примеру, в изображении профессионально плетущего корзины, отчего-то расстроенного мастера, автор мельком, но с уважением говорит о его «гибких пальцах, с привычной сноровкой продолжающих выгибать ивовые прутья» (1; С. 27). Писатель не пытается проследить его становление как мастера. Его мы впервые видим, когда он, уже сложившийся умелец, творчески увлеченно занимается плетением корзин, следовательно, исполняет профессиональные функции прирожденного мастера. То есть мы застаем его тогда, когда он – уже сформировавшийся профессионал, не имеющий альтернативы своему таланту среди соплеменников, или к этому направлены его устремле¬ния. Как и в шекспировском «Отелло», в подобном эпизоде автор не организовывает условий, могущих быть рассмотренными как периоды выковывания и формирования героя, когда Отелло как уже определившийся нрав оказывается психологически сложным, многогранным, благодаря чему английский автор вскрывает то, что природой предусмотрено в нем, воплощая тем самым специфику реализма Возрождения.
Причем А.Х.Псигусов озвучивает собственное уважение к трудолюбивому персонажу посредством вложения этих душевных излияний в уста подошедшего соседа. Надо признать, что А.Х.Псигусов в некоторой степени идеализирует фигуру простого трудолюбивого профессионала и осуществляет это совершенно сознательно: ему важно изобразить, что никакие жизненные трудности и явная несправедливость не в состоянии преломить дух и волю полноценного трудового умельца. И потому в одном из эпизодов один из взрослых мастеров наставляет молодого ученика «ласкать судьбу делами добрыми, усердием». Одновременно указанные личностные качества обусловливают обязательную чистоту помыслов их носителей, когда даже отправляющийся в нелегкий и опасный путь с целью спасения своего друга от мистических нечистот кузнец Нажан усилием воли и благодаря чистоте своих помыслов находит в предстоящих им возможных трудностях повод как раз для позитивного настроя. Размышляющий об этом кузнец не сомневается в том, что все его бытие было насыщено не только профессиональной деятельностью, но и жизненным смыслом. Во имя дела он неизменно расположен пожертвовать собственными персональными интересами. Например, трудящийся персонаж готов преодолевать возникающие трудности своей работой и, как бы ни была тяжела эта работа, она доставляет ему ублаготворение и отраду. Он достойно мотивирует свою благорасположенность в предвкушении поездки как раз тем, что бескорыстно помогает своему другу и делает это в пути, также могущем принести массу приятных ощущений. И именно в этом можно констатировать художественный талант А.Х.Псигусова, когда свое эпическое повествование о рядовом трудяге он превратил в весьма глубокое и филигранное художественное раздумье о философском значении бытия и идейном предназначении человека.
Приведенное красивое описание Нажаном потенциально возможных на родной земле и порожденных ее природой впечатлений, возникающих по мере исполнения кузнецом своего товарищеского долга, – такое описание возбуждает в слуге-собеседнике такие чувства, как добрая зависть, которая «поднимает сонный дух со дна души для доброго созидания и взаимопонимания» [1, с. 88]. Таким образом, по сути, подлинная победа или поражение персонажей А.Х.Псигусова чаще определены не стечением условий, не триумфом топорной физической мощи, а силой духа человека, в напряженные моменты существования преднамеренно предпочитающего Добро и решительно отрицающего Зло. И именно такой диагноз коммуниканта подтверждает в своей реплике сам Нажан, априори формулируя жизненный принцип почитаемых автором трудолюбов, их девиз и стержневую установку. И именно поэтому обладающий подобными помыслами персонаж, не оглядываясь, уходит туда, куда зовет его чистое сердце, причем сопровождаемый чистыми сердцами скакунов. Человек сотворен, чтобы руководствоваться Добром и созидать Добро – эта дума пронизывает все без исключения произведения А.Х.Псигусова. В дальнейшем по мере развития сюжета данная проводимая автором в этом романе интрига помогает наделенному чистыми помыслами во благо друга Нажану реально помочь первому, позволяя ему самому убедиться в том, как находящийся в поле его зрения товарищ постепенно воскресает, переходя из состояния угрюмой гнетущей печали в настроение воздушного душевного подъема.
К примеру, находясь в таящем неизвестность пути, содержащем «предчувствий и тревог больше, чем дорожной пыли» [1, с. 166] этот благородный персонаж оказывается максимально открытым для поглощения витающей в древнем лесу мощной энергии, исходящей от раскидистых крон деревьев. Упиваясь такой энергетикой и с жадностью поглощая ее, носитель чистых помыслов, несмотря на «крик души, жаждущей отдыха и сытной еды», оказывается носителем «непоколебимого духа, воодушевляющегося еще сильнее перед новыми преградами» [1, с. 166], распространяемого и на сопровождающего его, но более слабого товарища, – обессиленного, отчаявшегося в пешем передвижении, но сумевшего отправиться дальше под воздействием твердости и жесткости немигающего взгляда Нажаны. Или в ином сюжете один из героев, предлагая другому помощь, отдает ему единственное имеющееся у него богатство – «тонкое кольцеобразное серебро», однако понимая, насколько этот взнос ничтожен, сопровождает его оговоркой на иное имущество – свое сердце, также передаваемое другу безвозмездно, в противовес проклятым деньгам, непременно несущим беднякам лишь беды. И еще не однажды в дальнейшем именно культивируемая автором чистота помыслов спасает Нажану и других благородных героев романа, приходящихся по душе сильным персонажам.
Все они созвучны друг другу умением одолевать преграды, трудности, ощущением справедливости, совестью, гуманностью, благородством, – другими словами, собственным, искрящимся чистотой душевным кругом. Вот как высказывается по этому поводу в разговоре с Нажаном часто философствующий мудрый шаман, считающий это душевное качество определяющим для человека. Причем, относясь с явно выражаемым уважением к своим трудолюбивым героям, А.Х.Псигусов предоставляет им разнообразные возможности достойного существования в современном им обществе. К примеру, в рамках развития сюжетного действия он в подробностях рисует то, как один из его активных персонажей – кузнец Хацана, опираясь на чистоту своих помыслов, уходит в жрецы. Достоверны душевные метания молодого человека в подобных обстоятельствах, когда на одной чаше весов находятся столь привычное ему прошлое, его родная профессия на уровне мастерства, желанная для него профессиональная атрибутика, его уютный быт и столь знакомая, но уже немного поднадоевшая жена. Находящийся на рубеже выбора между прошлым и будущим он имеет перспективу реализовать столь таинственную и потому столь привлекательную карьеру жреца, удовлетворить одновременно свои столь вожделенные мечтания о другой любви. Автор подробнейшим образом живописует здесь снедающие молодого персонажа эмоции, последовательно располагая этапы его самоопределения. Описываемые в подобных лирических деталях эмоции, их нарастание, фиксация и реализация еще не однажды по мере развития данной сюжетной линии сопровождают этого персонажа, согласившегося резко сменить прошлое на будущее, решившегося на кардинальные перемены в профессиональной и в личной сторонах собственной жизни.
Пришедший в храм в качестве его служителя бывший кузнец, – его постепенное привыкание непосредственно к храмовому дизайну, к его обстановке и освещению, – все это подробно, эмоционально насыщено и потому достоверно описывается в романе. Реакция неопытного героя на такие мелочи, как яркий свет храма, мертвое молчание его стен, пугающую строгость статуй и холод богинь, – такая реакция является психологически достоверной мотивацией страха, окутывающего входящего в храмовую жизнь мастера железных дел. Стесняемый новым, непривычным одеянием, покрытый провоцируемой огнями испариной и задыхающийся в новой для него подземной жизни жрецов, молодой человек, однако, быстро самоопределяется. Он находит во всем этом то, в чем до сих пор так нуждался, – полноценную реализацию своей, неизменно сопровождавшей его потребности в прикосновении к богам Хатти. Здесь в этой воодушевленности, передаваемой автором от его персонажа читателю, мы ловим себя на ощущении некоей легкой доброй зависти, испытываемой современными жителями к человеку, нашедшему объект собственной веры и получившему возможность ежедневно прикасаться к нему, поддерживая в своей душе то ощущение праздничности, о котором говорит А.Х.Псигусов применительно к создаваемой в храме обстановке. Автору качественно удается такого рода лирическое изложение с его компетентным вниманием к внутреннему миру самоопределившегося человека.
ЛИТЕРАТУРА
1. Псигусов, А.Х. Жизнеописания тридцати хеттских царей. Пу-Шаррума (отец) и Табарны I (сын) [Текст]: Роман / А.Х.Псигусов. – Кн. III и IV. – Нальчик, ГП КБР «Респ.полиграфкомбинат им. Революции 1905 г.», 2006. – 2006.
2. Тугов, В.Б. Абазинский роман (фольклорная предыстория, генезис, поэтика) [Текст] / В.Б.Тугов // Труды (Карачаево-Черкесского НИИ экономики, истории, языка и литературы). – Вып. 7. – Сер. филол. – Черкесск, 1973.
Опубл.:
Хуако, Ф.Н. Труд как составляющая... // Культура как основной потенциал формирования позитивного имиджа Северного Кавказа: Мат-лы Международной научно-практической конференции. – Пятигорск: ПГЛУ, 2012. – 341 с. – С. 164-169
Хуако, Ф.Н. Труд как составляющая... // Культура как основной потенциал формирования позитивного имиджа Северного Кавказа: Мат-лы Международной научно-практической конференции. – Пятигорск: ПГЛУ, 2012. – 341 с. – С. 164-169