Несмотря на тот интерес, который представляет тема народного просвещения для ученого, творчество адыгских писателей-просветителей до недавних пор практически не изучалось в национальном литературоведении. С.Хан-Гирей и последовавшие за ним адыгские писатели-просветители были выходцами из высших сословий адыгской знати, на основании чего советской властью было предписано не изучать их творения, не упоминать их имена, а их самих предать молчаливому забвению. И лишь благодаря трудам Р.Хашхожевой, А.Схаляхо, М.Кунижева, Ш.Хута, И.К.Брантовой и некоторых других исследователей имена Султана Хан-Гирея, Шоры Ногмова, Кази Атажукина, Султана Адыль-Гирея (Кешева), Кази-Бека Ахметукова как писателей-просветителей появились на страницах республиканских изданий.
Преобладающая неисследованность (за небольшим исключением) творчества адыгских писателей-просветителей XIX в. привела к тому, что в течение всего прошлого века
фактически утверждалось отсутствие национальной литературы в дореволюционной культуре адыгов и провозглашалось ее возникновение лишь с появлением адыгской письменности. Вследствие этого северокавказские народы были безапелляционно отнесены к так называемым «новописьменным (или младописьменным) культурам». Считалось, что сама природа социалистического государства сыграла решающую роль в возрождении ранее угнетенных народов и приобщении их к более развитой культуре. А это (уж будем откровенны сами с собой) накладывало на нас условную печать некоей «второсортности» по отношению к другим народам многонациональной России.
И здесь позволим себе возразить одному из аксакалов кавказского литературоведения Х.Х.Хапсирокову, который, исследуя творчество указанной группы авторов, говорит о том, что «Эти писатели мечтали вывести свой народ на светлую дорогу просвещения и цивилизации, но их попытки оказались тщетными в силу социально-исторических условий жизни горцев при царизме» [1; 34]. Нам сложно сегодня судить о том, о чем именно мечтали просветители, но, на наш взгляд, труды С.Хан-Гирея демонстрируют именно восхищение, порой даже некоторую идеализацию, проявляемую писателем в его описаниях наблюдаемой им реальности. Да, не все столь безупречно. Но намекать в противовес желанной «светлой дороге» на предыдущие темноту и мрак бытового уклада черкесского общества? Здесь, на наш взгляд, весьма уважаемый черкесский автор Х.Х.Хапсироков немного не прав, что, конечно, можно объяснить его невольной зависимостью от привычных для его поколения идеологических установок.
Произведения же адыгских писателей-просветителей XIX в. полностью опровергают данную установку и лишь одним своим существованием доказывают обратное, то есть наличие полноценной (пусть иноязычной, но ничуть не менее содержательной) национальной литературы у адыгских народов в дооктябрьский период. Просветительство XIX в., безусловно, испытывало воздействие определенных социально-идеологических умонастроений, которое, однако, не помешало горским писателям сформулировать научно- и теоретически- обоснованную концепцию устного творчества всего народа и обратить ее к духовным, нравственным и социальным потребностям нации.
Можно долго спорить и обсуждать художественные достоинства, жанровые и стилистические параметры этих произведений, но сам факт существования в адыгской культуре прозы, написанной в рамках адыгского менталитета называющим себя адыгом автором и включающей почти все (кроме романа) жанры (рассказ, повесть, очерк, эссе и даже драма), – такой факт говорит о многом. Просветители полагали, что все несчастья человечества – от засилья в сознании людей устаревшего, замшелого, унаследованного от «мрачного средневековья» религиозного мировоззрения. Гуманизм был религией поклонения человеку, обожествлением человеческого разума. Это поколение воспитывалось в уверенности о том, что мир разумен, а все его недостатки можно и нужно исправить, причем это достижимо, и оно непременно произойдет.
То, что эти произведения написаны на русском языке, не меняет исключительной народности их духа и содержания, а лишь способствует большей популяризации на общероссийском и мировом уровне. По словам В.А.Захарова, «Не будет никакого преувеличения в утверждении о том, что именно русский язык и русская культура высвободили из под векового спуда и открыли всему миру огромный творческий потенциал кавказских народов» [4]. Возможно, «открыли», но ведь не «привили», – цитируемый автор все-таки признает факт наличия данного потенциала и лишь констатирует факт его обнаружения для другого мира.
В частности, именно художественное слово С.Хан-Гирея будило национальное самосознание адыгов, живущих на чужбине, возвращая им волю к жизни и надежду на нее. В этом и была их относительная свобода. Прекрасно владеющий русским языком, но остающийся при этом знатоком родной истории и культуры, он впитал с молоком матери любовь к своим историческим корням. Таким образом, несмотря на то, что «произведения прошлых эпох <…> оказываются эстетически превзойденными», в качестве «памятников старины они все еще служат познавательно-историческим интересам» (А.С.Бушмин) для пытающегося установить истину в истории своего народа современного адыга.
Произведения С.Хан-Гирея затрагивали жизненные интересы каждого из классов адыгского общества, чаяния и надежды, мечты и стремления земляков. Народный быт и нравы, обычаи и традиции, описываемые С.Хан-Гиреем, были одним из элементов того великого замысла, согласно которому адыги не должны были забыть себя. Писатель-просветитель призывал народ отказаться от внутринациональных распрей. Он был одним из тех, кто активно поднимал злободневные для черкесского общества тех лет проблемы: рабства, эмансипации, нравственного выбора, национальной замкнутости и т.д.. Его сердце отзывалось болью за свой униженный, некогда гордый народ, за его этикет, ранее представлявший собой эталон красоты и изящества, служивший образцом для подражания другим народам. К примеру, такое умение рядового адыга, как наездничество и связанное с ним национальное качество – героизм. В рассказе-предании «Наезд Кунчука» С.Хан-Гирей художественно точно передает содержание народного предания о наездничестве. Героическая удаль вошедших в легенду черкесов-наездников проявилась в самых трагических условиях, при столкновении с гибелью в морозных и заснеженных степях. Возвращаясь с богатой добычей, они оказываются застигнутыми сильными морозами в степи, подвергаются жестоким мукам и почти все гибнут. Но перед смертью черкесы принимают вызов судьбы и до конца борются с ней; встречают смерть, спешившись, взявшись за руки и образовав круг, начав танцевать и петь новую, сложенную ими в предсмертный час песню.
Персонажи такого рода прослеживаются в некоторых историко-героических песнях северокавказских горцев, созданных творческими группами народных певцов по особым заказам князей – предводителей войск, боровшихся с чужестранными агрессорами. Меткому и отчетливому представлению в горской историко-героической поэзии всенародных интересов борьбы за свободу и самостоятельность отчего края способствовала именно коллективность сотворения и исполнения песен. В свое время по этому поводу С.Хан-Гирей, оказавшись свидетелем подобных творческих процессов, отмечал, что «певцы, окончив составление жизнеописания, пели его в присутствии знатоков, которые, если находили что-либо противное современным приличиям, приказывали это выкинуть, и таким образом очищенную песню жизнеописательную потом обнародовали» [3; 112].
Серьезное внимание в своем творчестве С.Хан-Гирей уделяет вопросам морально-этического кодекса адыгов, подчеркивая незыблемость его правил и святость его почитания в любом из слоев адыгского общества. И здесь, читая цитату из труда С.Хан-Гирея о том, что на каждом социальном уровне «совесть издает законы и в судах руководствуются чистотою совести» [2; 58], невольно задаешься вопросом: а не следовало ли нам сегодня отказаться от существующих в нашем обществе официальных законов (нарушать которые имеют право отдельные VIP-слои населения) и принять за официальные выработанные веками в нашем народе моральные принципы? Ведь многое из того, о чем говорил в свое время С.Хан-Гирей, в полном объеме сохранилось, чтобы так или иначе проявиться сейчас. К примеру, выделяемое автором гостеприимство: «Знакомец и незнакомец равно принимаемы и угощаемы» (С.Хан-Гирей).
И наше собственное наблюдение на эту тему: по сей день абсолютно нормальным в адыгской семье считается пригласить любого, оказавшегося у порога, к столу. Или негативная черта характера адыга – отсутствие в национальном черкесском менталитете способности и потребности к совершенствованию: «Прекрасная почва», как пишет С.Хан-Гирей, «существующие орудия ее обработки создавали необходимый запас продовольствия. К большему черкесы не стремились, видимо, потому, что не обладали жаждой наживы, накопительства» [2; 22]. Не в этом ли предположении – объяснение социальному явлению, о котором сегодня в своих риторических вопросах часто и весьма эмоционально упоминают некоторые современные эксперты: «Как можно, обладая фантастическим природно-климатическим потенциалом оставаться одним из самых бедных регионов?!»? Возможно, действительно, это лишь данность – наша национальная черта, с которой власть вынуждена мириться, а не ждать, пока черкес загорится желанием усовершенствовать орудия труда, так как старые его устраивают. Либо справедливо выделяемая С.Хан-Гиреем способность поэзии влиять на становление нравственных воззрений адыга (впрочем, как и любого другого человека) также заслуживает, на наш взгляд, проведения параллели с современной социальной ситуацией. С ситуацией, в которой «адыгэ хабзэ» практически утерян, а остатки морали, могущие, казалось бы, формироваться под влиянием литературы, обречены. Действительно: возможна ли иная перспектива в обществе, добровольно отказывающемся от преподавания литературы в школе?
Несмотря на то, что С.Хан-Гирей жил и творил на чужбине, писал на чужом языке, он является просветителем в прямом смысле слова. Он принимал самое непосредственное и активное участие в пропаганде уникальной культуры родного народа, способствуя при этом ее адаптации к российской действительности. Таким образом, творчество С.Хан-Гирея является примером национальной прозы, отражающей исторические, культурные и социально-бытовые условия жизни адыгов в обозначенный исторический период, причем с явно прослеживаемым отзвуком в современной нам культуре. В этом – современном – качестве произведения С.Хан-Гирея имеют право на своих исследователей, которым удалось бы определить их истинное место в национальной биографии народа, что позволит окончательно понять и утвердить роль просветительства в общеадыгском духовном процессе.
Литература:
1. Хапсироков, Х.Х. Жизнь и литература [Текст] / Х.Х.Хапсироков. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
2. Цит. по: Брантова, И.К. Черкесия в свете этносоциологических и духовно-философских исследований Султана Хан-Гирея [Текст] / И.К.Брантова. – Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 2008.
3. Хан-Гирей, С. Черкесские предания [Текст] / С.Хан-Гирей. – Нальчик: Эльбрус, 1989.
4. Захаров, В.А. Турция и ее западные союзники хотят решить карабахский вопрос в ущерб интересам НКР [Электронный ресурс] / В.А.Захаров // www.PanARMENIAN.net. – 25.08.2009 (дата обращения 1.05.2011).
Опубл.: Хуако Ф.Н. Общеадыгское ... // Культурно-просветительское движение на Северном Кавказе (XIX – первая треть XX вв.): Мат-лы Четвертых научных чтений, посвященных дню славянской письменности и культуры. – Майкоп: Изд-во «Магарин О.Г.», 2011. – 232 с. – С. 179-183.
Преобладающая неисследованность (за небольшим исключением) творчества адыгских писателей-просветителей XIX в. привела к тому, что в течение всего прошлого века
фактически утверждалось отсутствие национальной литературы в дореволюционной культуре адыгов и провозглашалось ее возникновение лишь с появлением адыгской письменности. Вследствие этого северокавказские народы были безапелляционно отнесены к так называемым «новописьменным (или младописьменным) культурам». Считалось, что сама природа социалистического государства сыграла решающую роль в возрождении ранее угнетенных народов и приобщении их к более развитой культуре. А это (уж будем откровенны сами с собой) накладывало на нас условную печать некоей «второсортности» по отношению к другим народам многонациональной России.
И здесь позволим себе возразить одному из аксакалов кавказского литературоведения Х.Х.Хапсирокову, который, исследуя творчество указанной группы авторов, говорит о том, что «Эти писатели мечтали вывести свой народ на светлую дорогу просвещения и цивилизации, но их попытки оказались тщетными в силу социально-исторических условий жизни горцев при царизме» [1; 34]. Нам сложно сегодня судить о том, о чем именно мечтали просветители, но, на наш взгляд, труды С.Хан-Гирея демонстрируют именно восхищение, порой даже некоторую идеализацию, проявляемую писателем в его описаниях наблюдаемой им реальности. Да, не все столь безупречно. Но намекать в противовес желанной «светлой дороге» на предыдущие темноту и мрак бытового уклада черкесского общества? Здесь, на наш взгляд, весьма уважаемый черкесский автор Х.Х.Хапсироков немного не прав, что, конечно, можно объяснить его невольной зависимостью от привычных для его поколения идеологических установок.
Произведения же адыгских писателей-просветителей XIX в. полностью опровергают данную установку и лишь одним своим существованием доказывают обратное, то есть наличие полноценной (пусть иноязычной, но ничуть не менее содержательной) национальной литературы у адыгских народов в дооктябрьский период. Просветительство XIX в., безусловно, испытывало воздействие определенных социально-идеологических умонастроений, которое, однако, не помешало горским писателям сформулировать научно- и теоретически- обоснованную концепцию устного творчества всего народа и обратить ее к духовным, нравственным и социальным потребностям нации.
Можно долго спорить и обсуждать художественные достоинства, жанровые и стилистические параметры этих произведений, но сам факт существования в адыгской культуре прозы, написанной в рамках адыгского менталитета называющим себя адыгом автором и включающей почти все (кроме романа) жанры (рассказ, повесть, очерк, эссе и даже драма), – такой факт говорит о многом. Просветители полагали, что все несчастья человечества – от засилья в сознании людей устаревшего, замшелого, унаследованного от «мрачного средневековья» религиозного мировоззрения. Гуманизм был религией поклонения человеку, обожествлением человеческого разума. Это поколение воспитывалось в уверенности о том, что мир разумен, а все его недостатки можно и нужно исправить, причем это достижимо, и оно непременно произойдет.
То, что эти произведения написаны на русском языке, не меняет исключительной народности их духа и содержания, а лишь способствует большей популяризации на общероссийском и мировом уровне. По словам В.А.Захарова, «Не будет никакого преувеличения в утверждении о том, что именно русский язык и русская культура высвободили из под векового спуда и открыли всему миру огромный творческий потенциал кавказских народов» [4]. Возможно, «открыли», но ведь не «привили», – цитируемый автор все-таки признает факт наличия данного потенциала и лишь констатирует факт его обнаружения для другого мира.
В частности, именно художественное слово С.Хан-Гирея будило национальное самосознание адыгов, живущих на чужбине, возвращая им волю к жизни и надежду на нее. В этом и была их относительная свобода. Прекрасно владеющий русским языком, но остающийся при этом знатоком родной истории и культуры, он впитал с молоком матери любовь к своим историческим корням. Таким образом, несмотря на то, что «произведения прошлых эпох <…> оказываются эстетически превзойденными», в качестве «памятников старины они все еще служат познавательно-историческим интересам» (А.С.Бушмин) для пытающегося установить истину в истории своего народа современного адыга.
Произведения С.Хан-Гирея затрагивали жизненные интересы каждого из классов адыгского общества, чаяния и надежды, мечты и стремления земляков. Народный быт и нравы, обычаи и традиции, описываемые С.Хан-Гиреем, были одним из элементов того великого замысла, согласно которому адыги не должны были забыть себя. Писатель-просветитель призывал народ отказаться от внутринациональных распрей. Он был одним из тех, кто активно поднимал злободневные для черкесского общества тех лет проблемы: рабства, эмансипации, нравственного выбора, национальной замкнутости и т.д.. Его сердце отзывалось болью за свой униженный, некогда гордый народ, за его этикет, ранее представлявший собой эталон красоты и изящества, служивший образцом для подражания другим народам. К примеру, такое умение рядового адыга, как наездничество и связанное с ним национальное качество – героизм. В рассказе-предании «Наезд Кунчука» С.Хан-Гирей художественно точно передает содержание народного предания о наездничестве. Героическая удаль вошедших в легенду черкесов-наездников проявилась в самых трагических условиях, при столкновении с гибелью в морозных и заснеженных степях. Возвращаясь с богатой добычей, они оказываются застигнутыми сильными морозами в степи, подвергаются жестоким мукам и почти все гибнут. Но перед смертью черкесы принимают вызов судьбы и до конца борются с ней; встречают смерть, спешившись, взявшись за руки и образовав круг, начав танцевать и петь новую, сложенную ими в предсмертный час песню.
Персонажи такого рода прослеживаются в некоторых историко-героических песнях северокавказских горцев, созданных творческими группами народных певцов по особым заказам князей – предводителей войск, боровшихся с чужестранными агрессорами. Меткому и отчетливому представлению в горской историко-героической поэзии всенародных интересов борьбы за свободу и самостоятельность отчего края способствовала именно коллективность сотворения и исполнения песен. В свое время по этому поводу С.Хан-Гирей, оказавшись свидетелем подобных творческих процессов, отмечал, что «певцы, окончив составление жизнеописания, пели его в присутствии знатоков, которые, если находили что-либо противное современным приличиям, приказывали это выкинуть, и таким образом очищенную песню жизнеописательную потом обнародовали» [3; 112].
Серьезное внимание в своем творчестве С.Хан-Гирей уделяет вопросам морально-этического кодекса адыгов, подчеркивая незыблемость его правил и святость его почитания в любом из слоев адыгского общества. И здесь, читая цитату из труда С.Хан-Гирея о том, что на каждом социальном уровне «совесть издает законы и в судах руководствуются чистотою совести» [2; 58], невольно задаешься вопросом: а не следовало ли нам сегодня отказаться от существующих в нашем обществе официальных законов (нарушать которые имеют право отдельные VIP-слои населения) и принять за официальные выработанные веками в нашем народе моральные принципы? Ведь многое из того, о чем говорил в свое время С.Хан-Гирей, в полном объеме сохранилось, чтобы так или иначе проявиться сейчас. К примеру, выделяемое автором гостеприимство: «Знакомец и незнакомец равно принимаемы и угощаемы» (С.Хан-Гирей).
И наше собственное наблюдение на эту тему: по сей день абсолютно нормальным в адыгской семье считается пригласить любого, оказавшегося у порога, к столу. Или негативная черта характера адыга – отсутствие в национальном черкесском менталитете способности и потребности к совершенствованию: «Прекрасная почва», как пишет С.Хан-Гирей, «существующие орудия ее обработки создавали необходимый запас продовольствия. К большему черкесы не стремились, видимо, потому, что не обладали жаждой наживы, накопительства» [2; 22]. Не в этом ли предположении – объяснение социальному явлению, о котором сегодня в своих риторических вопросах часто и весьма эмоционально упоминают некоторые современные эксперты: «Как можно, обладая фантастическим природно-климатическим потенциалом оставаться одним из самых бедных регионов?!»? Возможно, действительно, это лишь данность – наша национальная черта, с которой власть вынуждена мириться, а не ждать, пока черкес загорится желанием усовершенствовать орудия труда, так как старые его устраивают. Либо справедливо выделяемая С.Хан-Гиреем способность поэзии влиять на становление нравственных воззрений адыга (впрочем, как и любого другого человека) также заслуживает, на наш взгляд, проведения параллели с современной социальной ситуацией. С ситуацией, в которой «адыгэ хабзэ» практически утерян, а остатки морали, могущие, казалось бы, формироваться под влиянием литературы, обречены. Действительно: возможна ли иная перспектива в обществе, добровольно отказывающемся от преподавания литературы в школе?
Несмотря на то, что С.Хан-Гирей жил и творил на чужбине, писал на чужом языке, он является просветителем в прямом смысле слова. Он принимал самое непосредственное и активное участие в пропаганде уникальной культуры родного народа, способствуя при этом ее адаптации к российской действительности. Таким образом, творчество С.Хан-Гирея является примером национальной прозы, отражающей исторические, культурные и социально-бытовые условия жизни адыгов в обозначенный исторический период, причем с явно прослеживаемым отзвуком в современной нам культуре. В этом – современном – качестве произведения С.Хан-Гирея имеют право на своих исследователей, которым удалось бы определить их истинное место в национальной биографии народа, что позволит окончательно понять и утвердить роль просветительства в общеадыгском духовном процессе.
Литература:
1. Хапсироков, Х.Х. Жизнь и литература [Текст] / Х.Х.Хапсироков. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
2. Цит. по: Брантова, И.К. Черкесия в свете этносоциологических и духовно-философских исследований Султана Хан-Гирея [Текст] / И.К.Брантова. – Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 2008.
3. Хан-Гирей, С. Черкесские предания [Текст] / С.Хан-Гирей. – Нальчик: Эльбрус, 1989.
4. Захаров, В.А. Турция и ее западные союзники хотят решить карабахский вопрос в ущерб интересам НКР [Электронный ресурс] / В.А.Захаров // www.PanARMENIAN.net. – 25.08.2009 (дата обращения 1.05.2011).
Опубл.: Хуако Ф.Н. Общеадыгское ... // Культурно-просветительское движение на Северном Кавказе (XIX – первая треть XX вв.): Мат-лы Четвертых научных чтений, посвященных дню славянской письменности и культуры. – Майкоп: Изд-во «Магарин О.Г.», 2011. – 232 с. – С. 179-183.