Представленная
статья направлена на анализирование вышедшего в текущем (2014) году
поэтического сборника Заурбия Бзасежева с проведением семантических и формационных
параллелей с новоизданным эссе-сборником столетних воспоминаний французского
барона Леона де Марикура, оба из которых посвящены адыго-черкесской тематике. Выявляя
и обобщая имевшиеся в 19 в. и существующие сегодня особенности адыго-черкесских
описаний, автор статьи формулирует устоявшиеся веками поэтические и прозаические тенденции данной
тематики.
Presented article aims at analyzing
published in the current (2014), the poetry collection of Zaurbi Bzasezhev with
carrying out the semantic and formational parallels with today essay collection
of century-old memories of the French Baron de Leon Marikura, both of which are
devoted to Adyghe-Circassian topics. Identifying and summarizing the available
in the 19th century and today's existing features Adyghe-Circassian
descriptions, the author formulates established centuries poetry and prose
trends on this topic.
Ключевые
слова: поэтический
сборник, воспоминания, адыг(черкес), З.Бзасежев, Л.Марикур, изгнание,
возвращение, политическая активность.
collection of poetry, memoirs,
adyge (cherkes) Z.Bzasezhev, L.Marikur, exile, return, political activity
«Стихи опустевшей сакли»:
само название сборника стихов Заурбия Бзасежева дарует читателю установку на
острую боль неизбывной потери. И эти опасливые надежды в полной мере сбываются.
Окончательно погружает читателя в авторские размышления философски- насыщенный
пролог, состоящий из блока определенно-настраивающих стихов. При одном только
взгляде на имеющиеся в содержании названия этих произведений, проникаешься
подневольным уважением к автору, заголовки коего уже являют собой четкие и
безапелляционные афоризмы, как то: «За все в ответе только человек…», «Пусть
память будет не мертвой…», «Мы закончим тяжбы со временем…», «Все, что надо, –
это оглядеться…» или «Чтобы жить, нам надо учиться…» и др.
Вооруженный содержащейся
в столь афористичных стихах субстанцией читатель поворачивается от пролога к
тексту. Так и есть: вот время- содержащая эпоха, а вот время- зависимый
человек. Выступающее в этом авторском цикле в содержательно-образующей роли время
ложится в основу деления цикла на разделы: (1) «ПУЛЬС ИСТОРИИ», (2) «АПОКАЛЕПСИС
ВЕКА», (3) «ИЗГНАНИЕ», (4) «ВНОВЬ НАЧАЛО», то есть имеет смысл традиционная
жизненная формула: «БЫЛО – ЕСТЬ – БУДЕТ», окрасившая многовековое бытие
адыгского (черкесского) народа, многолюдно и широко- территориально обитавшего,
цивилизационно процветавшего, яростно воевавшего, однажды жестоко отступившего
и сегодня скромно надеющегося.
Рассмотрим вместе с
поэтом такого рода эпохальные метаморфозы, случавшиеся в адыгской судьбе и
воспеваемые его лирикой. Осмелимся при этом провести очевидные параллели с
текстом другого, оказавшегося в нашем поле зрения этим летом издания, тоже
заслуживающего того, чтобы быть рассмотренным и, к тому же, раскрывающего те же
больные для адыгов вопросы, наступающего на те же, нездоровые для адыгов раны.
Речь идет о переизданных в Нальчике (2014) под руководством Лидии Тлизан и с
предисловием К.Мальбахова личных воспоминаниях «Гъыбзэ» (= «Плач») барона Леона
де Марикура «Сент-Сир и Иерусалим» (Париж, 1868). Своими глазами наблюдавший
страшные для адыгов перипетии изгнания французский публицист, болезненно
воспринявший все это, описывает жуткие события достаточно эмоционально. И,
выходит, в нашем анализе будут присутствовать и «взгляд со стороны», и «взгляд
изнутри». Причем разнопланово. В этническом отношении: Л.Марикур – со стороны,
а З.Бзасежев – изнутри; в хроникальном, свидетельском отношении: З.Бзасежев
– со стороны, Л.Марикур – изнутри. Кстати,
под таким названием «Гъыбзэ» стихи есть и у З.Бзасежева, так что все это
объединяющая авторов разных столетий жанровая и стилевая отнесенность. Ну что
ж, попытаемся.
Жил-был когда-то такой,
составлявший целую империю «Черкесию» живо рисуемый автором этнос, строящий
собственную историю и свято чтущий собственные духовно-нравственные приоритеты.
З.Бзасежев продолжает культивировать национальный
менталитет на протяжении всего сборника, посвящая адыгству целиком свои
произведения («Крылья адыгства»). Уверенно утверждая собственную
расположенность к всеохватному погружению личности в хабзэ- субстанцию, «Себя в
адыгстве вновь найду, / Лишь в нем я снова оживу / И обрету большие крылья, / И
поднимусь на высоту», автор оправдывает и утверждает такую духовную пропитку:
«Адыгства путь всегда тяжел, / Но выполняя долг сыновний, / Не испугавшись, мой
удел, / Я воскрешу тебя любовью»1. Таким образом современный поэт
уполномочил свою персону на соблюдение веками выработанного менталитета и,
соответственно, наделил себя миссией его ответственного исполнения.
Ставя во главу угла
человечность («Этос»), утверждая этос как систему нравственных ценностей,
непреходящих и вечных, истинных и строгих, но нужных и обязательных, З.Бзасежев
здесь погружает читателя в превозносимую адыгами систему Адыгэ хабзэ («Добра и
света приближенье / Сквозь невидимы портал, / Движенье в верном направленьи, /
Надежный штурман и штурвал»)2, воспевая и культивируя ее также, как
это делали наши предки. Тем самым ему удается уже одним стихом убедить
сомневающихся в духовном приоритете своих предков. Подобные сомневающиеся
имеются, говорим мы себе, открывая «Гъыбзэ» французского автора. Уже первые
строки французского летописца сначала сильно пугают («Одно лишь имя черкесов
отпечатывало ужас на лице всех наших бравых островитян»)3. Однако
даже в этой цитате слово «бравых» подталкивает к пониманию иронии изложения, в
чем и убеждаешься далее.
Явно, Л.Марикур,
передавая настроения, господствовавшие тогда, в пору переселения на Кипр из
Турции черкесов, имеет собственное, отличное от того массового, мнение. Говоря
о том, что их описывали дикими разбойниками, грабившими местных, устрашавшими
население и завозившими чуму, автор здесь же заключает: «Эти страхи не были
беспочвенными, хотя и являлись преувеличенными трусостью киприотов»4
и пытается далее проанализировать мотивацию возможной агрессии черкесов. Он
буквально проклинает местных руководителей, потерявших его доверие: «Гнусные
лжецы не отправили на борт ни капли воды, что спасла бы жизнь хоть одного
несчастного»5.
И описывает далее
многочисленные бытовые трудности, сопровождавшие места размещения переселенцев,
вплоть до шатаний и падений, потерь сознания и, в итоге, – трупов. «Таково
было гостеприимство, что в октябре тысяча восемьсот шестьдесят шестого года
Турция великодушно оказала своим храбрым и несчастным единоверцам из Черкесии!»6.
Однако не забывает пораженный свидетель с уважением упомянуть и мужество
страдальцев: «Впрочем, ни одного крика, ни стона, ни слова произнесенного этими
отверженными, которые казалось, потеряли даже способность выразить свою боль и
скорбь, это последнее утешение несчастных людей»7. Подобную тишину раздающихся
болей подчеркивает и З.Бзасежев: «И свет маячит вдалеке, / И кто-то тихо
плачет. / Давно озябшая душа / Не может отогреться. / Иду в безвестье неспеша,
/ Неслышно сердце бьется»8.
Причем, не упуская при
этом из поля зрения и везущий переселенцев транспорт, Л.Марикур в сценах
переселения подчеркивает наблюдаемые им «три брига, печально раскачивающихся на
рейде»9. Столь же активным участником выступает корабль и у
З.Бзасежева: «Когда у моря Черного бывал, / Караван судов я вспоминал. / И,
казалось, синий вал / Мне прямо к сердцу подступал. / И новый вал за ним
вставал, / Гремел и снова угрожал. / И парусники за границу шли, / Увозя адыгов
с их земли»10 («Караван памяти»). Либо: «Снова снится Черное море, /
Корабль огромный плывет. / И горе, вселенское горе / Спящую душу гнетет. <…>
Вижу, что там, за кормою, / За холодной, высокой волной / Навеки покинутый мною
/ Остался край мой родной»11 («Адыгский «Титаник»). Таким образом,
аналогичная печаль, не ослабляющаяся со временем, по страдающим переселенцам
объединяет рассматриваемых авторов обоих веков и их восприятие корабельных
персонажей.
Идентичный настрой
З.Бзасежева явно прослеживается при описании природных и бытовых ландшафтов и
пейзажей, центральная нота данного настроя – тот же восторг и почитание к этно-
компоненту. Вот, наблюдаемое современным поэтом, отечественное изображение с
обращением к волнующей его Родине: «Твои прекрасные сады, / Луга альпийские и
взгорья. / Ты, словно дань векам седым, / Кавказских гор и взморья»12.
Несмотря на присутствие и природных красот Отечества («Тихий звон», «Священная
роща»), и венчающего их прочеркесского гимна («Черкесия – любви венец»,
«Адыг»), автор не забывает и о возмездии. Возмездии, творимом справедливой
историей («Рубикон», «Граница на сердце», «Суд истории»): «Черкесию сгубили без
вины, / Из прошлого идет мороз по коже, / методы ведения войны / На геноцид
отчаянно похожи»13.
Обратимся к личностному
компоненту в рассматриваемых источниках. Что касается человеческих описаний,
они также перекликаются у обоих авторов, не меняясь со столетиями. Л.Марикур,
живописуя неприглядное положение, в каковом располагались страдальцы,
выгруженные на побережье, дает возможность читателю подробнее рассмотреть их.
Причем применительно к мужчинам представленные подробности неизменно
обусловлены военным образом жизни в сопровождении секиры или кинжала. И эту
тональность оправдывает так: «Эти детали могли бы показаться глупыми, но
описывая их, я все еще преследуем, как в кошмаре, воспоминанием о тех или иных
несчастных, коих отмечал в массе их
спутников по горю; их костюмах, их взглядах или всякой надобности»14.
Аналогичная боевая расположенность отчетливо прослеживается и во внешних
описаниях З.Бзасежева, высказывающего свое поклонение адыгскому воину, упорно
стоящему на защите обороняемой от врагов Родины: «Черкесский воин! Ты достоин /
Вечной памяти и славы. / Ты из нартской стали кован / Под знаменами отваги»15.
То есть вновь боевые подробности во внешних описаниях черкеса.
Ну, и не меньшее
восхищение тем, как традиционно выглядит черкесская женщина, интенсивно
сочетающееся с понимающим сочувствием, имеется у древнего летописца: «Многие
имели на себе украшения и одеты были с душераздирающим великолепием для этих
бедных тел, доведенных до такого состояния, что более не имевших человеческую
форму. Их великолепные волосы были единственным, что осталось от их столь
знаменитой красоты»16. Не столь пессимистичен в этом отношении наш
современник, поющий дифирамбы своим соплеменницам: «Чаши весов красоты / У плеч
твоих застыли. / Гармония тела и души / Мир вокруг пленили»17. Мало
того, уверенно констатируемую и бессменную женскую красоту З.Бзасежев
рассматривает и обусловливает весьма философски: «Свои извечные мечты / В тебе адыги воплотили.
/ Для жизни, света и любви / Красоту в тебе сплотили», продолжая ее
совершенствование общенациональными интересами: «Ключи и коды совершенства / В
глубине веков лежат. / И на них печать адыгства, / Уменье страсти обуздать»18.
Погружая читателя в сопровождающую
адыгов «Бездну истории» («Истории бездна в меня заглянула / И память мою
навсегда обожгла»19), З.Бзасежев уверенно и убедительно распахивает
перед читателем «Небо истории» («Где огромное небо Истории / Последним закатом
горит, / На изломе ее траектории, / Солнце уходит в зенит»20).
Предваряя этой картиной «Вещий знак», автор располагает тем самым
интересующегося к возможно строгому и твердому описанию прошедших событий. Не
желая расположить историческую ткань к забвению, автор объясняет свои порывы
стремлением услышать речи прадедов, ощутить их подъемы и спуски, систематизируя
и оценивая их: «Чем больше живу, тем чаще и желанней / Тянусь мыслями к
прошедшим временам, / Через годы болей и страданий / Приглядеться к лицам и
делам»21.
Одновременно для таких
внутри- исторических перемещений и хроникальных перебросок З.Бзасежев
интенсивно и оправданно задействует обязательный в таких случаях компонент –
«Мост истории»: «Неперевернутый лист истории, / Как мост разводной на Неве, /
Разводится прошлое с будущим / В суровой народной судьбе»22.
Объединяющий образ моста присутствует и в описаниях Л.Марикура, уделяющего
данному атрибутивному элементу существенное внимание, понимая его символичность
и возможную предсказательность для исторических событий. После подробного
описания конструкции моста, его компонентов и их размеров автор обращается к
его функции непосредственно для переселяемых: «Лодки, доставившие черкесов,
находились у края мостика, что, стало быть, должны были преодолеть по всей его
длине несчастные, направлявшиеся на карантин»23.
Сострадая и искренне
переживая за все увиденное Л.Марикур, приближаясь к итогу собственного
изложения, делится с читателем тем, что старался вообразить моменты безвоенного
удовлетворения большинства данных несчастных
разрушенных судеб, возможных чаяний, вероятных
мечтаний об обустройстве. Признавая,
что великодушные умы
пульсировали
в настоящих
обезвоженных организмах, автор утверждает, что благородная плазма наполняла такие
истощенные сосуды, а пламя интеллекта освещало те померкшие очи. Как пытается выстроить
уже итоговую общенациональную мотивацию французский летописец, «Эти бедные
существа были любимы, любили сами; возможно в далеком краю ждут от них вестей,
возможно мысли друзей следуют за ними на морях и на новой родине, что они
отправились искать, но эта родина стала лишь ямой в гальках; сами они являются
лишь отвратительным объектом, от которого пытаются как можно скорее избавиться
и никогда те, кто их нежно любил, не узнают, что с ними стало»24.
С наблюдением
трупов и их распределением по землям побережья, французский летописец приходит
к осознанию жизненной философии: «Рядом с этими бедными мертвыми телами я
осознал малую цену человеческой жизни и ничтожность тех пустяков, что
заставляют нас так страдать, иных баловней судьбы. Я платил мыслью, молитвой,
часто слезой этим несчастным телам за урок, ими мне преподносимый»25.
И вновь о том же вещает пораженный жестокими и состоявшимися историческими
событиями наш современник З.Бзасежев, продолжая мысль Л.Марикура: «Цивилизация
путь окаянный, / Черепами людскими мостит. / Без пощады и без покаяний /
Народные судьбы вершит»26. Таким образом, авторы двух различных столетий продуктивно
перекликаются в своем творчестве, наблюдая, констатируя, анализируя и обобщая состоявшиеся
в прошлом адыгов (черкесов) исторические события и приходя, тем самым, к весьма
благозвучному и убедительному созвучию на ниве затрагивающего народ
словотворчества.
Есть в тематике Заурбия
Бзасежева и широко обсуждаемая сегодня в адыгском обществе Красная поляна
(место многочисленных захоронений адыгских воинов), активность разговоров
вокруг коей спровоцирована Олимпийскими мероприятиями, праздничный пафос
каковых не слишком сочетался с фактами гибели наших соплеменников. Полностью
обойденный робко промолчавшей властью вопрос искренне оскорбил каждого адыга,
что не мог не заметить активный общественный деятель Заурбий Бзасежев. Напомним
здесь следы его социально-политической активности. В
г. Сухуми на I-м съезде горских народов Кавказа (авг., 1989), который
оказался собран по предложению некоторых
коллективов этно- активистов из Кабарды и Адыгеи, организовалось региональное
общественно-политическое объединение – Ассамблея горских народов Кавказа
(АГНК). По истечении 1991 г. в состав АГНК вошли: адыги, абхазы, абазины,
ингуши, ногайцы, народы Северной и Южной Осетии, чеченцы-аккинцы, аварцы и ряд
иных северокавказских представителей. Руководящий орган – Координационный
Совет, осуществлял руководство и внешнее представительство работой организации в
периоды между съездами. Заурбий Бзасежев
в числе других представителей кавказских автономных образований (от КБ АССР –
Ю.Шанибов, В.Хатажуев, М.Шакуев, З.Паштов; от Адыгейской АО – А.Абрегов,
А.Куек; от КЧ АО – А-З.Гожев, Б.Екба, М.Чикатуев; от Чечено-Ингушской АССР
– З.Яндарбиев, С-Х.Абумуслимов,
И.Арсамиков; от Абхазской АССР – Г.Аламиа, О.Дамениа, Д.Пилия, М.Тхайцухов)
вошел в Координационный Совет на I Съезде горских народов. И, для большей
наглядности того, насколько продуктивно общественно-активная деятельность
З.Бзасежева сочеталась с его словотворчеством приведем эту информацию,
присовокупляя цели организации с называнием стихов поэта. Итак, основные цели
АГНК:
1) формировать дружелюбные
межнациональные взаимоотношения, содействовать выковыванию позиций этнической паритетности (фактически, весь раздел «ЭПИЛОГ» посвящен дружбе с
русским народом, в т.ч. «Обращение к России», «К «Единой России», «Обращение к
Патриарху всея Руси Кириллу», «Что есть история?», «Два берега», «Русскому
другу», «Здравствуй, Россия» и др.);
2) стремиться достичь
абсолютной правовой и духовной реабилитации исторически изгнанных этносов
(«ПУЛЬС ИСТОРИИ», «АПОКАЛИПСИС ВЕКА», «ИЗГНАНИЕ», – все три раздела рассматриваемого
сборника З.Бзасежева и все, входящие в их состав стихотворения, целиком
посвящены фактам царского нападения, адыгского противостояния и массового
изгнания);
3) способствовать
возвращению на исконную Отчизну соплеменников, попавших за границу вследствие
захватнической стратегии дореволюционной русской власти (вопросам возвращения и
возможного новообретения адыгской Родины полностью отдается раздел «ВНОВЬ
НАЧАЛО», составляющий каковой стихи можно правомерно считать прямой реализацией
данной общественно-важной цели АГНК);
4) регулировать и успокаивать
полемики и пререкания, каковые способны повергнуть этнические группы в
возгорание конфликтов (см. п.1 данного списка);
5) претворять в жизнь взаимодействие
между нациями в исключении остро значимых
вопросов общественно-финансового и эстетического плана (см. п.1 данного списка).
Таким
образом, активный общественно-политический деятель Заурбий Бзасежев своим
словотворческим созиданием не только лирично, романтично и эстетично, но и
социально-злободневно поддерживает собственный адыгский народ как на базе его
истории, как с привлечением его менталитета, так и с включением в его
современность на предмет обозначения его возможного и вероятного национального
будущего (что и требует этнос от своего представителя в роли истинно
патриотичного поэта).
Литература
1.
Бзасежев З.А. Стихи опустевшей сакли. – Майкоп:
ОАО Полиграф-ЮГ, 2014. – 448 с. – С. 317.
2.
Там же.
– С. 33.
3.
Гъыбзэ: Сент-Сир и Иерусалим. Личные воспоминания.
Барон Леон де Марикур (Париж, 1868). – Нальчик, 2014. – 19 с. – С. 4.
4.
Там же.
5.
Там же.
6.
Там же.
– С. 18.
7.
Там же.
– С. 5.
8.
Бзасежев З.А. Стихи опустевшей сакли. – Майкоп:
ОАО Полиграф-ЮГ, 2014. – 448 с. – С. 52.
9.
Гъыбзэ: Сент-Сир и Иерусалим. Личные воспоминания.
Барон Леон де Марикур (Париж, 1868). – Нальчик, 2014. – 19 с. – С. 5.
10. Бзасежев З.А. Стихи опустевшей сакли. –
Майкоп: ОАО Полиграф-ЮГ, 2014. – 448 с. – С. 252.
11. Там же. – С. 253.
12. Там же. – С. 318.
13. Там же. – С. 42.
14. Гъыбзэ:
Сент-Сир и Иерусалим. Личные воспоминания. Барон Леон де Марикур (Париж, 1868).
– Нальчик, 2014. – 19 с. – С. 7.
15. Бзасежев
З.А. Стихи опустевшей сакли. – Майкоп: ОАО Полиграф-ЮГ, 2014. – 448 с. – С.
148.
16. Гъыбзэ:
Сент-Сир и Иерусалим. Личные воспоминания. Барон Леон де Марикур (Париж, 1868).
– Нальчик, 2014. – 19 с. – С. 7.
17. Бзасежев
З.А. Стихи опустевшей сакли. – Майкоп: ОАО Полиграф-ЮГ, 2014. – 448 с. – С.
278.
18. Там
же.
19. Там же. – С. 35.
20. Там же. – С. 37.
21. Там же. – С. 36.
22. Там же. – С. 34.
23. Гъыбзэ:
Сент-Сир и Иерусалим. Личные воспоминания. Барон Леон де Марикур (Париж, 1868).
– Нальчик, 2014. – 19 с. – С. 5.
24. Там же. – С. 12.
25. Там же. – С. 13.
Опубл.: Хуако Ф.Н. Лирика общественного деятеля ... // Вестник науки АРИГИ (РИНЦ). – 2015. – Вып. 5 (29). – С. 48-53.