В ходе знакомства с анализируемым источником (сборника очерков Г.Садулаева «Прыжок волка» (2012)), одновременно с его прочтением мы, уже в моменты отвлечения, наткнулись в сегодняшней Литгазете на заметку Т.Шабаевой «Всполохи русского мира» (2014. – № 16. – С.7), посвященную вышедшему в прошлом (2013) году в «Новом мире» роману В.Ремизова «Воля вольная». И уже во втором абзаце данного аналитического изложения были огорошены резким метафорическим импульсом – снова «ВОЛК». Здесь волком, попавшим в городскую среду, автору заметки представляется описываемый ею роман – такой же «непривычный, опасный и красивый», как дикое животное. И снова смелый, но благородный, отваживающийся на то, на что порой неспособен человек, и потому олицетворяющий в глазах обоих авторов (и Г.Садулаева, и Т.Шабаевой) некоего героя, образ коего может выступать идеалистическим эпитетом. Способен был ожидать, подобно тигру в засаде, причем, по воспоминаниям одного из «крестников» Льва Троцкого, у Иосифа Сталина имелись реально тигриные очи.
У первого из авторов волк, вошедший в заглавие в своем свободном и мощном прыжке, встречается еще и в тексте, выступая итоговым типажом в некоторых выводах при главах. Будучи нечастым, даже эпизодичным в публицистике Г.Садулаева, образ сохраняет свою таинственность, экзотичность, а с ней – и редкую силу. Так, ведя речь в одном из параграфов об изгнании соплеменников с их земель, автор после подробного изложения фактов истории, последней фразой заключает: «Снова народ почувствовал, что надо копить силы. Волк готовился к прыжку» [1; 208]. Аналогично с чеченским автором материал расположен и у Т.Шабаевой: повествования информационно перекликаются. Фактически вся последующая информация в ЛГ-заметке содержит типологические черты подобного характера, своеобычным образом и целиком подходящие к атрибутике очерков чеченского автора. Попытаемся далее проследить эти аналогии.
В первую очередь, Т.Шабаева торопится сказать о том, что анализируемый ею романист В.Ремизов «знает то, о чем пишет», что осмелимся целиком отнести и к очеркам Г.Садулаева. Как верно говорит об этом цитируемый нами исследователь, «роман следовало бы читать уже только ради этой фактуры. Чтобы не представлять себе страну, где живешь, в виде трубы, которая тянется из безликих просторов в Москву, а оттуда – в Европу» [3; 7]. Описывая в своих романных строках суровую зимнюю охоту, рядовую таежную рыбалку, В.Ремизов выводит крупным планом картину бытия, присущего побережью Охотского моря. Насколько бы ни созревала ратная операция, насколько много ни производилось бы миролюбивых соглашений с лидерами национальных групп, насколько бы публику ни заверяли в том, что с «бандформированиями» прикончено, все сказанное во внушительной мере призрачно.
Разрешение имеющейся национальной загвоздки быстро не способно быть обнаружено. Столь же активны в их пространственном времяпрепровождении персонажи северокавказского писателя, реализующие порой идентичные виды деятельности и отдыха (в то же время и в той же стране), покоряя и осваивая в горах порой бесплодные почвы, непреодолимые трассы, стужу и белые занавеси под снегом, лавины и сели в межсезонье. К тому же имела место еще одна существенная деталь. Это то, что в процессе покорения Северного Кавказа российская сила отнюдь не старалась организовать и выстроить цивилизованную коммуникацию с покоряемыми народами. Территории у горцев ликвидировались, поселения предавались огню, обитатели претерпевали лишенное смысла уничтожение и выдворение. В данном случае необходимы интенсивные старания не одной сотни специалистов.
Однако бытийный холст Г.Садулаева в итоге получается абсолютно противоположным роману В.Ремизова по нескольким признакам: по географическим описаниям (тайга – Кавказ, Новосибирск – Грозный и др.), по населяющим их фигурам (сибиряки, северяне – чеченцы, черкесы и др.), по предваряющим и пронизывающим изложение национальным историям (Русь Великая – Хазарский каганат и др.), и даже по стилистике изложения (пространственная и художественная эпика – строгая и фактическая публицистика). Тем не менее, несмотря на названные отличия, оба труда современных авторов, вероятно, способны в некоторой степени заполнить имеющуюся сегодня в отечественных литературах нишу, которая доказывает своей ощутимой пустотой дефицит и художественного, и публицистического творчества.
Другим тематическим признаком, выделяемым Т.Шабаевой в романе В.Ремизова, является такой, довольно смело относимый нами и к чеченским очеркам: «Перед нами не только рассказ знающего человека. И не только художественное произведение с мужскими образами яркими и сильными, запоминающимися и реалистичными, что само по себе замечательно. Перед нами – удивительно дело! – русский роман с традиционной русской проблематикой» [3; 7]. Именно данную, этно- направленную проблематику мы отчетливо прослеживаем и в прозе Г.Садулаева. Четко определяемая национальная отнесенность имеет место уже в аннотации книги, выстраивающей строгий тематический ряд формулируемыми ею вопросами, которые базируются на стержневом понятии «чеченец». Существование горцев на планете выделяется немалой обособленностью племен и кланов, свободолюбием и склонностью к оружию.
На тех же базисах выстроено и вступительное слово «От автора», и, фактически, само содержание, включающее исторические этапы формирования и развития чеченского общества – государства и империи, с давних пор и до наших дней включавшие (как добровольно, так и принудительно) в свой состав этот народ. Их перечисление и составляет содержание книги Г.Садулаева: «ХАЗАРИЯ», «АЛАНИЯ», «ОРДА», «КАБАРДА», «РОССИЯ VS ИМАМАТ», «СССР», «СУБЪЕКТ ФЕДЕРАЦИИ». Как объясняет столь активную внешнюю тактику нападавших на Кавказ государств исследователь нового времени М.Фейгин, «В межгорных долинах можно было веками отстаивать свою независимость. К примеру, предки черкесов три тысячелетия назад занимали степи Юга России. В VIII веке до Р. Х. ираноязычные скифы загнали их в горы. Скифы и родственные им племена сарматов и аланов оказались в III – V веках жертвами нашествий готов, затем – гуннов. Удержалась лишь та часть, которая отошла в глубь Кавказа» [2].
Если судить по вышеприведенным заглавиям (что и подтверждается при знакомстве с текстом), материал книги целиком посвящен выявлению активных в чеченской истории смен власти, завоеваниям и покорениям не желающего подчиняться народа, а также его стремлению к желательному обоснованию в тишине и покое. Последний позыв моментально помещает чеченских представителей в некую образно-личностную градацию, имеющуюся у В.Ремизова и подчеркиваемую Т.Шабаевой: «погибающие за потомство лососи» и «юлящие гольцы». В рамках второй, слабой психологии полководцы порой за вознаграждение сбывали захваченных женщин и детей в рабство ногайцам. Подобные гольцам командиры применяли собственное должностное состояние для прибыли и ложного приобретения более приподнятых званий. В противовес этому образу, по аналогии с мужественным лососем, испокон веков стремящиеся оставить за собой землю предков чеченцы (как и все другие северокавказские народы) пытались, стремились и торопились отбиваться от пришедших к ним без приглашения. Умножавшееся количество отверженных, граждан, оторвавшихся от родственников и находящихся в поиске, способствовало тому, что в рядах партизан все более заметными и внушительными становились мусульманские представители.
Территориальная грань при этом вообще активно имеет место в проблематике обоих изданий. Так, В.Ремизов уверенно воспринимает и нарекает описываемые им в романе земли: по мнению Т.Шабаевой, «весьма привлекательной и характерной чертой «Воли вольной» является то, что автору не составляет ни малейшего труда назвать Охотское побережье «исконной Россией» [3; 7]. Г.Садулаев, говоря о землях, особенно возмущен имевшей место при Сталине территориальной несправедливостью: «Советское национальное государственное устройство чеченцев и ингушей было ликвидировано. Сформирована просто Грозненская область. <…> Даже чеченские названия сел были заменены на русские: мое родное село Шали стало называться красиво так – Междуречье (хотя речек там – Басс и Джалка, два мелких потока)» [1; 204]. В этом отношении справедливое возмущение местного кавказского жителя объективно поддерживает цитируемый нами аналитик М.Фейгин, предлагающий создать некий Кавказский край в составе всех северокавказских автономий с внутренним делением на районы (уезды): «В административном плане, – как советует А.Солженицын, – надо пересмотреть сталинские границы. Искусственные автономии вроде Карачаево-Черкесии или Кабардино-Балкарии все равно нежизнеспособны и опасны, как источники неизбежных конфликтов в будущем» [2].
Кавказ, будучи натуральной организацией твердынь, сотворенных самим ландшафтом, организует вокруг себя смелую, доблестную и, главное, – духовно единую аудиторию, когда всех жителей Кавказа связывает довольно немалое. Однако этно- приоритеты хроникально оставались гораздо более ощутимым оружием в горских боях, и каждая из населяющих Кавказ наций и прежде, и сегодня считала и считает родственниками своих соплеменников, но никак не другие народы: «Горцы перед лицом врага почти никогда не могли объединиться и создать устойчивое государство» [2]. Производимые М.Фейгиным пророчества оказались реальными, сбывались и даже продолжают сбываться: семьи и фамилии, оказавшиеся основой обкомовского строя, перемещали собственных ставленников на коммунистические и властные должности. Однако руководили такие повелители, исполняя роль феодального владыки былых времен, весьма отвратительные наиболее несметному, независимому классу кавказцев – узденям.
Самый настойчивый и напористый оттенок настоящие акты приобрели в свое время в Чечне. С 1930 по 1936 гг. в Чечне (Ичкерия) совершались озлобленные сражения партизан с элементами НКВД и Красной Армией. Следовательно, военное противостояние активизировалось в 1937 г. Однако порывы службы безопасности вышли безуспешными. Тогда (1940) бунтующую грань приняло немало сотрудников прокуратуры, милиции, партийных работников. Подобное вливание сообщило процессу мощнейший с эпохи Кавказской войны масштаб и собранность: «Восстание закончилось не уничтожением бойцов чеченского сопротивления, а компромиссом: повстанцы были амнистированы, что повысило их престиж среди чеченского народа, а авторитет советской власти оказался сильно подорванным» [2].
Действующие герои в публицистике у Г.Садулаева – реальные исторические фигуры, мощные и отважные, ни минуты не сомневающиеся в своих бросках и захватах. К примеру, погибающий не только за потомство (подобно лососю)¸ но и за землю предков (подобно патриоту) активный народный герой начала прошлого века в параграфе Г.Садулаева «Абрек», посвященном Зелимхану. Подробности его биографии с приведением возможных документальных данных автор излагает детально, но не безучастно, эмоционально изливаемыми им сведениями целиком соответствуя заявленному им самим в предисловии публицистическому жанру – эссе, комментируя и оживляя приводимые им факты и бумаги.
Сходятся анализируемые авторы и при раскрытии имеющихся в текстах мотивации, массовом сознании и личностной психологии. О романе В.Ремизова: «Может быть, здесь нет наших любимых разговоров о русском рабстве? Есть» [3; 7]. Читаем это у Т.Шабаевой и моментально вспоминаем однокоренные с «рабством» ключевые слова у Г.Садулаева (рабская психология, отличающаяся от славянской работорговля у египетских воинов, работорговля в Алании, рабство в Кабарде и т.д.). Эта тематическая ветвь весьма распространена в очерках чеченского автора, в историческом контексте анализирующего и пытающегося обосновать укоренение данного общественно-экономического явления в чеченском социуме и в стране, многонациональной и многоязычной. Заметно просматривается недоверие и некоторое пренебрежение автора к этому социальному феномену, работающему на северокавказских землях лишь условно. Как говорит о таком явлении применительно к северокавказской этнической группе М.Фейгин, «Рабство и крепостничество не способны привиться в горных общинах, где каждый мужчина – воин. Феодалы могли распространить свою власть лишь в отдельных районах, а удержать ее удавалось только при добровольной поддержке свободного и независимого населения» [2]. Проводя в этом отношении параллели между ранним Средневековьем и сегодняшним днем Г.Садулаев акцентируется на «ультрасовременном» капитализме (узнаваема идеологизированная терминология автора, выросшего в ненавидящем Запад СССР 80-х гг.), усиленно нуждающемся в эксплуатируемой и дешевой рабочей силе (гастарбайтерах).
Таким образом, проблематические параллели и общественно-политические пересечения обоих РФ- произведений XXI века В.Ремизова и Г.Садулаева налицо, что свидетельствует об общности и созвучности имеющихся сегодня в этно- группах страны трудностей и вопросов, своевременное и обоснованное выявление коих могло бы помочь компетентному государству выстроить реально отсутствующую сегодня грамотную национальную политику («Власть представляет собой не единую мобильную систему, подчиненную решению проблем, стоящих перед страной (конечно, не только кавказских), но бесформенный конгломерат ведомств, министерств, силовых структур, отдельных «сильных людей», поедаемых политическим честолюбием, одержимых властными амбициями» [2]).
«Кавказская политика России сейчас – неоформленная, неграмотная, а потому и бесперспективная. Ясно, что она нуждается не в коррективах, а в коренной перестройке» [2]. «Как это все напоминает современность!», – справедливо восклицает современный аналитик М.Фейгин, приводя сведения о большом числе бойцов, задействованных властью в покорении Кавказа. «Похоже, уроки отечественной истории худо усваиваются российскими политиками и военными…» [2]. А мы дополним мысль аналитика, произнесенную в 1995 г., тем, что столь же военноопасной ситуация остается и через десять лет (пусть останется сегодня целой соседняя с РФ Украина). И, как четко формулирует М.Фейгин, «никто не вправе заставить горцев забыть героизм предков и жестокость вторгшихся российских войск, ужасы выселения сотен тысяч людей в Турцию и т.д.» [2]. Приведем в заключение вывод вышецитируемой Т.Шабаевой, в полной мере относимый нами к обоим произведениям. Итак, и В.Ремизов, и Г.Садулаев фактически своими строками пишут: «О чувстве родины. О многих поколениях предков, легших в эту землю, которую так трудно теперь оставить, несмотря на ее несправедливое устройство. <…> потому, что своя земля» [3; 7]. Ну, и мнение народа, рисуемого Г.Садулаевым: «1. Нет на самом деле никакого государства и никакого закона, единого для всех. Кто сильнее, тот и прав. 2. Царь далеко, а князь близко. 3. Князь по графику, а разбойник всегда внезапно. 4. Если ты не разбойник, то ты раб. Лучше быть разбойником, чем рабом. Лучше быть лисой, чем курицей. 5. Еще лучше быть волком» [1; 96]. Менталитет, который ни в коем случае нельзя игнорировать, вполне объясним данными девизами.
Использованная литература:
1. Садулаев, Г. Прыжок волка: Очерки политической истории Чечни от Хазарского каганата до наших дней [Текст] / Г.Садулаев. – М.: Альпина нон-фикшн, 2012. – 254 с.
2. Фейгин М. Вторая Кавказская война [Текст] / М.Фейгин // Новый мир. – 1995. – № 12.
3. Шабаева Т. Всполохи русского мира [Текст] / Т.Шабаева // Лит. газ. – 2014. – № 16. – С. 7
Опубл.: Хуако, Ф.Н. Олицетворяемые волком свободы... [Текст] // Культура: история, современность, перспективы. Международный сборник статей: РОИА. – М., 2014. – Ч. 2. – 124 с. – С. 92-94