А та патриотическая идеология, которая плодотворно питает готового к подвигу героя, есть незыблемая духовная составляющая многих поколений целых народов. Причем здесь, посвященное Родине творчество поэта (по происхождению – грека, но выросшего среди адыгов и в Адыгее), можно считать гармоничным синтезом этих мощных многовековых (и разнонациональных) составляющих – культ героизма и его носителя-героя, присущие как греческому, так и адыгскому менталитету. Подобная идеология героизма, хорошо известная многим древним народам (в том числе, и адыгам, и грекам), весьма выразительна и отчетливо ощутима как в мысли, так и в чувстве автора. Большая часть избранных автором фабульных линий, преимущественные персонажные предпочтения, – весь данный комплекс сильно, но по-хорошему обрушивается на такой, святой для любого человека, предмет. Настрой подобного почитания и культивирования Родины, включающей родные земли, дали, шири, функционирует со стабильной частотой в течение всех повествований. Собственно такая среда не могла не повлиять на принципиальные и мастерские установки поэта. Не лишая своим интересом всего происходившего и происходящего в пределах родных для него территорий, автор энергично, чистосердечно, доказательно превозносит его. Как раз подобный творческий подход прослеживается неизменно во всех четырех поэмах. Иногда иноязычно, иногда виртуально, не напрямую, а в переносном смысле, но неизменно данная нота пульсирует, животворит и хлещет. К примеру, в поэме «Огненный десант» вот таким образом Н.Милиди задевает, но ощутимо эту общечеловеческую струну: «И снится сон... где на закате дня, / В широтах дальних, от родного дома / Услышал песню горного ручья... / И до чего – она ему знакома!..». Конечно, понимает читатель аульского паренька в этих снах и пробуждениях, в этих вечных предпочтениях.
Соответствующая мотивация характерна практически для всех четырех поэм данного издания Николая Милиди. Не только тактичное воспевание, но и, фактически, – громкое обожествление отважного рыцаря, свойственное эпосам, фольклору и мышлению названных наций, животворные и чистые психологические источники кристаллизируются в авторском слове и предстают уже в зачине поэмы «Я – сын…». Непосредственно первый куплет являет собой восхваление патриотическому героизму («Вставай страна! Вставай страна великих, / Народов славных Родины моей – / Сынов твоих никем непобедимых / От древних и до нынешних времён»). Причем такое эмоциональное воспевание Родины автору удается многогранно, в разных формах: либо пафосное обобщение («Коварный враг идёт на нас ордою, / Нахрапист он, уже у стен Москвы. / Но гордо реет знамя над страною / И от Кремля идут на бой полки»), либо индивидуальное заявление («Стоять буду в дозоре, / Стеречь родной свой дом. / Пусть не лютует горе / В краю моем родном»). Однако даже в индивидуально-обращенном примере проскальзывает обязательный образ Родины. Такой скромный, стоящий на посту индивидуум спасает своей беззаветно отдаваемой судьбой весь край родной. Жертва, но благородная. Хотя и в жизни, увы, не всегда такие единичные подвиги спасали ситуацию. И потому имеются у Н.Ф.Милиди и другие непременные атрибуты данной тематики, логически связанные и реально выверенные: если «враг», то обязательно «сплотимся». А если «сплотимся», то обязательно – под знаменем (тоже живым и действующим, которое «гордо реет»), которое очень часто в отечественной прифронтовой поэзии служит мощным, и по сей день действующим символом единения (что особенно относимо к умевшему не только объединять, но и зажигать красному советскому стягу, алый цвет коего был избран отнюдь не случайно, а именно физиологически). Да и сам «враг» в лирике Н.Милиди есть выразительно представленное обобщение, а потому более действенный образ, оживающий моментально в читательском воображении по знакомым жителю страны эпитетам «коварный враг», «идет ордой», «нахрапист он».
Одновременно имеется в поэмах Н.Милиди еще один действующий атрибут, неизменно сопровождающий жизнь человеческую, – и мирную, и боевую. Это вокзал, в его различных вариациях и интерпретациях. Так, в поэме «Я – сын…» это автовокзал, на котором в лицах «девы» и «бойкой цыганки» завязывается мотив, толкающий героиню к дальнейшим действиям; а в поэме «Вдова» на аналогичном (но не «авто-») вокзале снова происходят события, ощутимо влияющие на дальнейшее развитие фабулы. У поверившей гадалке героини крадут вещи, но ей помогает один герой, чья боевая судьба и составляет основной сюжет поэмы. Во втором из вышеназванных случаев горянка, пришедшая на вокзал с ребенком, вдруг видит на скамье буквы своего имени, оставленные ушедшим на войну мужем. В-целом, вокзал, не только как место ожидания, но, в вариации Н.Милиди, больше, как «место зачина». В первом случае начавшиеся на вокзале события развиваются так. Косвенно владеющая приемами футурологии цыганка, сообщая якобы правду клиентке о ее любимом, «веселом и красивом», как бы спешащем к ней на встречу. Но происходит неизбежное в нашей стране. Предсказательница ухитряется настолько заговорить клиентку, что успешно пропадает непустая сумочка второй (с деньгами и вещами), что сопровождается таким эмоциональным комментарием автора: «Ищи ты в поле ветра, / Он мчит на всех парах»). И сюжет далее построен на данном вопиющем, но характерном для нас факте. Человек (тем более, слабая девушка) остался в посторонней среде без средств и каких-либо возможностей для выживания. А спасение приходит неожиданно для героини, однако характерно для отечественных, культивирующих чудеса, сказок, – великодушный спаситель, скромный, но настойчивый в своем благородстве Хусен. Первое, что автор подчеркивает в выходящем на первый план герое – «Защитник он девчонкам, / Обиженным, притом». Ну, и потому вполне предсказуемо дальнейшее развитие событий. Благородный местный житель, уверенно успокаивает оставшуюся без средств девушку, нарекая тут же ее «сестрёнкой», и сходу предлагая ей воспользоваться его «лишним билетом». Или стремится он накинуть на ее замерзшие плечи ненужную ему куртку, купленную им «ненароком», но оказавшуюся ему «малой». Смятение молодой героини перед незнакомцем понимает автор – «девчонке не до шуток», однако здесь же располагает ее мотивацию к решению в пользу защитника – «но с дружбою Хусен». Есть в это фрагменте и метафорические стимулы уговора – «дорога нас зовет», есть и мужская, порой излишняя твердость («Напрасных слез не надо»). Но все оправдывается состоявшимся спасением.
В-общем, не может испуганная малышка пренебречь таким ценным и даже драгоценным посылом. А автор, посредством данного красивого эпизода, целиком погружает читателя в характер своего героя и выводит на первый план его потенциальную мощь, находящую последующую иллюстрацию в других событийных кадрах поэмы, фактически твердо заданными на героизм и спасение. Что и оправдывается целиком. Хусен, защитник девчонок в бытовой среде, такой же беззаветный заступник своих однополчан на фронте. Рассматривая этого героя у Н.Милиди, не можем отделается от создаваемого уже с первых строк (самим именем) ощущения дежа-вю: слышали, видели, и даже знаем. Ну конечно, вспоминается нам тут же, при одном только внешнем описании, – это же тот самый Хусен Андрухаев, фронтовые подвиги, хроникальные биографические факты коего с первого класса воспевались учителями родной нам СШ № 5, а его фотографии и архивные записи висели «почетными досками» на школьных стенах, составляя ученикам мощное информационное поле для поглощения на перемене.
И невозможно было отказаться от такого поглощения, когда здесь же, на предшествующем этой перемене уроке, порхающая по классу учительница буквально песней пела судьбу героя, не только жестами и мимикой, но и горящими глазами доказывая свою поклонение погибшему. Конечно, находясь под сильнейшим впечатлением от подобного изложения реальных событий, восприимчивый ребенок не сможет пройти мимо, выйдя из класса и вновь увидев на стене это имя. Все мы знаем их: наш земляк защищал отступление советского войска, заманил немцев на безымянную высоту, но был при этом вооружен гранатами. Беря холм в окружение, враги восклицали: «Сдавайся рус», однако будучи уже без патронов, он им ответил: «Русские не сдаются!», а после взорвал себя и оцепивших его противников несколькими гранатами. Именно так наш земляк сильно удивил немцев, обнаруживших в его документах информацию о том, что поступивший так и заявивший так герой – черкес по происхождению. Как мы знаем из истории, удивленным такой степенью любви к советской Родине оказался и Сталин, позже неоднократно использовавший такую предсмертную фразу отважного, идущего на смерть горца. Именно это – восторг и удивление – отображает в строках этой поэмы-посвящения Н.Милиди, совмещая такой настрой с конкретными историческими сведениями о подвиге Хусена. Приведем лишь несколько ключевых слов, помогающих поверить такой достоверности и известными нам еще со школьных стендов, воспевающих подвиг земляка: комсомол, политрук, Луганск, Дьяково, солдат, Отчизна и т.д.
Ну, и в почине здесь, конечно же – скорбящая и рыдающая мать, «саван белых полей» которой раскинулся над Вселенной. Такая страдающая, но сильная в своем горе МАТЬ, – вновь частый и обязательный для поэзии Н.Милиди (как и для всей отечественной литературы) образ, морально поддерживающий и духовно облагораживающий многовековую Вселенную. И не менее сильная в своем горе любимая, ждущая и верующая в жизнь для своего супруга. Центральным персонажем она выступает в уже упоминавшейся нами выше поэме Н.Милиди «Вдова», посвященной в эпиграфе «Дуз Хаптуовне Шиковой». Увидевшая на вокзальной скамье трехбуквенное послание от воюющего мужа, держащая на руках общего с ним ребенка, эта героиня также оказывается реальным представителем реальной истории.
Факты данной истории без труда обнаруживаем в современном журнале писателей России, писателей Кубани «КУБАНЬ». Здесь сын Дуз Хаптуовны, Николай Шиков, откровенно рассказывает о фактах своей собственной биографии, мальчика, теряющего отца на войне и наблюдающего семейные реакции трагедии. Вот в семью прибыла «похоронка», текст которой безжалостно констатировал, что двадцативосьмилетний Мусса Шиков «пал смертью храбрых», что он «после смертельного ранения 26 июля 1943 года умер в тот же день в эвако-госпитале и похоронен в Туле на городском кладбище. Могила № 274» (ж.«Кубань», 2015). Однако наступает другое время, поднимаются сыны, и ее подобный былинному нарту, с орлиной отвагой, сын оказывается славным моряком в боевой Каспийской флотилии. По свидетельству Н.Шикова, рисуемая нашим автором активная и, главное, стремящаяся к благостной активности, женщина обязательно оставалась в аналогичном настрое в любой из периодов истории прошлого века. Несмотря на настигающие ее утраты, оставшись матерью малолетних сыновей в военной реальности, она все равно оказалась весьма деятельной личностью, когда отдавала себя помощи партизанам. По словам Н.Шикова, «Со старшей сестрой Марьят ночами они ремонтировали сёдла и вязали теплые носки и перчатки для партизан, укрывали у себя еврейскую семью – Давида и Соню с дочуркой, вылечили раненого советского летчика и впоследствии проводили в партизанский отряд» («Кубань», 2015).
Вот и случается здесь столь долгожданное для матери чудо (волшебное для нее, но знакомое читателю, знающему Армавир и его перроны): состав умышленно удерживается на стоянке благодаря понимающему машинисту, «пареньку смышленому и прекрасному». Сотворив подобное благо, он объясняется так: «Ведь встретились два голубя: сынок и его мать, / И как же мне, родимые, состав не задержать?!». Возможно, и нарушение Трудового Кодекса, но уж очень оно по душе читателю, понимающему любящую мать. И тогда, уже далее, – счастливое разрешение фабулы в предпоследнем разделе поэмы. Счастливая и заботливая Дуз создает, поддерживает и культивирует семейное счастье внучатам: «И нет другого счастья, она любви полна, / Заботливая нана (бабушка. – Н.М.), – орлица у гнезда» (вновь характерная для автора орлиная метафора). Находим подтверждение и у Н.М.Шикова: «После войны Дуз Хаптуовна подчинила свою жизнь одной цели – сберечь память о любимом муже, воспитать сыновей достойными людьми, дать им хорошее образование. И все это она совершила. Главное богатство любой семьи – дети» («Кубань», 2015). Здесь же, уже в следующем куплете Н.Милиди приходит к обобщению, духовно-нравственному и социальному, а также актуальному сегодня: «Добро и нежность женщины – наследия черта / российского гуманного святого бытия». А в заключительных куплетах поэт откровенно поет искренние и восхваляющие дифирамбы этой богине и Мадонне, преклоняя пред ней колени за ее вечную святость.
Есть в данной поэме еще один образ, частый для автора сильный для судьбы героев, – родной аул. Дуз, оставшись беззащитной вдовой, получает от родных ей сельчан выстроенный дом, что также не могло не сказаться благотворно на ее материнской деятельности. Или, в продолжение темы, обернемся в своем интересе к аулу в другой поэме сборника («Зеленый поезд»), также наглядно иллюстрирующей благородство адыгской общины. Изображаемый в поэме поезд, выручающий оказавшихся в беде детдомовских ленинградских малышей, спасает их в момент эвакуации. Вывозимые из оккупированного немцами Крыма (тоже весьма актуально и болезненно знакомо нам сегодня, – не правда ли?). В этих тягостных обстоятельствах республиканский (тогда областной) аул Бесленей цельным душевным порывом разбирает оказавшихся на улице детей, потерявших в войне все, но обретших так семью («И в каждом доме теплится очаг. / Тепло, уют, улыбка на устах – / Таков обычай жизненный в горах»), не восторгать реального земляка этих сельчан: «Черкесский дом – приют для всех ребят! / Родного дома теплится очаг»). Аналогичное эмоциональное повествование заражает читателя авторским настроем (радость, гордость), приводящим их в паре ко вселенским выводам, пафосным, но обязательным: «О, мой народ, ты дружбой верной свят! / Гостеприимством славишься с веках!», что располагает изложение к определенному руслу. Далее случается так, что еще неоднократно, в столь же опасных и жестоких условиях седовласый аксакал (старец) неистово и гневно избавляет вместе с родной малышкой девочку удочеренную. Конечно, по-другому никак не случится, если герой взбешенно восклицает: «Кто не знает?! Она моя внучка! / Нам славянка ее родила! / В ее ясных глазах отсвет сини, / Но черкесская кровь в ней течет». А далее, в подтверждение подобных реплик и эпизодов, поэт подытоживает, выводя мысли об укоренившемся в ауле Бесленей большом числе подростков, оказавшихся родовыми «бесленейцами». Не менее активна данная «детская» тематика и в поэме Н.Милиди «Огненный десант». Здесь также есть животворящие детские сны, трепетные детские мечты и несомые такой виртуальностью вечные истины, незыблемые и верные: «Лишь в детских снах есть истина своя: / Кто верует, подчас, живя надеждой, / Тот будет чист, как малое дитя, / В дальнейшем в своей жизни безупречной».
Соответствующей истиной автор уверенно (а в этой поэме особенно интенсивно) представляет общеаульский труд, поднимающий на ноги всех земляков героя, а также и его самого: проснувшийся аул, поднявшийся на ноги «аульский паренек Абубачир» и ожидающий их трудовой, а затем (по сюжету) и боевой долг. Если касаться частой у автора детализации, но она преимущественно посвящена как раз таким обязанностям жителей аула. Этническая особенность изложения состоит в учащенной и насыщенной трансляции различных качеств аульского бытия, однако не только. Духовные (ментальные) приоритеты адыгов (черкесов), соблюдающих свой адыгэ хабзэ, аналогичный с моральными законами иных соседей по Кавказу, гармонично и по-доброму сопровождаются некоторой насмешливостью, действительно братской. И потому нам, адыгам, в свете всего вышеизложенного, остается лишь поблагодарить автора Николай Милиди за такое живое и благожелательное отображение нашей общей (и исторической, и современной) горской яви, ЧТО МЫ И ДЕЛАЕМ!
Опубл.: Хуако Ф.Н. Горскую явь... // Милиди Н.Ф. Четыре поэмы. – Майкоп: ООО Полиграф ЮГ, 2015. – 96 с. – С. 3-14.