В статье с опорой на компоненты этнической ментальности и материалы кавказских литератур рассматриваются непосредственно особенности художественного творчества Р. Гамзатова. Это происходит с выделением таких профессионально выраженных граней данного материала, как приближенность к бытию и духовно-ценностная обусловленность авторских изложений. Подытоживание происходит посредством уточнения прогнозов поэта, качественных для сегодняшних реалий.
Кавказская литература, Дагестан, Р. Гамзатов, художественное творчество, бытие, душа
Based on the components of ethnic mentality and the materials of Caucasian literatures, the article directly examines the features of R. Gamzatov's artistic work. This happens with the highlighting of such professionally expressed facets of this material as proximity to being and the spiritual and value-based conditionality of the author's presentations. Summing up occurs by clarifying the poet's forecasts, which are of high quality for today's realities.
Caucasian literature, Dagestan, R. Gamzatov, art creation, being, soul
Как утверждают ученые на протяжении уже многих веков, такое приближенное к человеку явление, как национальная идея весьма ожидаемо в любом социуме. Она обязана обладать четкой целевой заданностью, поскольку выступает для того или иного этноса и принадлежащей ему культуры условным результатом их хроникального прогрессирования. Обладает она при этом в своей конструкции неким ростком этнической ментальности, приближаясь с его помощью и к планетарным духовным установкам. Действующие лица, эпизоды и стимулы, присущие, к примеру, легендам от нартов, реально составляют этно- цивилизованность кавказских народов. Помимо этого, присущий эпосу стиль изложения, изливаемая им лирическая струя, задаваемые им музыкально- и театральные оттенки, в свою очередь, образуют ощутимое звено последовательного прогрессирования культуры мировой, принадлежащей всей планете. Поскольку мировая культура являет собой гармонично связанную базу этнических культурных ценностей, то можно утверждать так: зрелые плоды этнического развития могут приобретать международную значимость, поскольку предполагают именно планетарные моральные установки.
Исполняя стержневые роли в комплексе художественных приоритетов, такие национальные воплощения выступали базовым ресурсом для целого ряда продуктов северокавказского словотворчества ХХ в., формируя в каждом национальную идею, живую и наглядную. Такая национально-душевная мысль обозначается советским исследователем Ф.С. Эфендиевым так: «Эта субстанциальная идея, народная идея должна иметь большое влияние на судьбу этноса, особенно в период его национального возрождения» [9, с. 178].
С учетом сегодняшнего дня в пропагандируемых сегодня демократических обстоятельствах востребованными социумом гуманитарными сферами все еще выступают и творчество, и конфессия. Это объективно и даже субъективно завещал своим слогом интересующий нас сегодня Расул Гамзатов в стихотворении «Ночей и дней все нарастает бег»: «И, проникавший в роковые страсти, / Настанет час – я упаду с седла, / Где нет числа канатоходцам власти, / Канат высок, но низменны дела» [3, с. 47]. Тем самым автор уже полвека назад образно, но весьма ответственно принимает на себя обязательство участия в сбережении и продолжении как духа, так и этнического самовосприятия.
При этом, как мы видим на вековых тропинках, не только над зарубежными кавказцами, но и над земляками дома имеется серьезная угроза глобального растворения нации в общемировом интернационализме. Как считает по этому поводу сегодня ученый АРИГИ Асфар Куек, рассуждая в своей «Золотой росе» (2015) о языке адыгской диаспоры, «Большие народы, среди которых мы живём, поглощают нас, под их влиянием мы говорим на их языке, принимаем их образ жизни и пове¬дение» [5, с. 59]. И это весьма внимательно подмечал в свое время Р. Гамзатов, что можно наглядно проиллюстрировать ходом его рассуждений по поводу европейского и национального кавказского костюмов для родного языка. С сожалением ведя речь в «Моем Дагестане» о том, как желанная горская черкеска с папахой пропадают, а порой и уже пропали, автор подытоживает. Он приходит к абсолютному обвинению в адрес некоторых из своих коллег: как у различных лириков может пропасть в строках изящная этническая оформленность. Здесь мастер уверенно наставляет нас следующим наглядным оборотом: «Я тоже хожу в европейском костюме, тоже не ношу черкеску отца. Но одевать свои стихи в безликий костюм не собираюсь. Я хочу, чтобы мои стихи носили нашу, дагестанскую национальную форму» [2, с. 39]». И потому искренне поверим сегодня нашему соотечественнику и коллеге Асфару Куеку, которому даже довелось вступить в личный контакт с дагестанским маэстро: «В одной беседе с нами великий Расул Гамзатов сказал: «– Шведский костюм очень хорош, красив, но почему-то к нему не подходит кинжал....»» [5, с. 59].
Да, соглашаемся с авторитетом мысленно, но пытаемся при этом сформулировать ответ мудрецу: ведь находиться рядом с мощной (как в хроникальном, так и в содержательном планах) культурой и при этом беречь свое (не столь частое и не столь массовое) начало не так просто. Но Р. Гамзатов помогает нам своей фразой в «Клятве сыновей», обращенной от благодарных сыновей к отцам: «Эхо вашего голоса, Зерна вашего колоса – Это мы!» [3, с. 30]. Вот бы услышал его некто из наших современников. Ведь сказанное – это лишь пара тех самых, устойчивых своей правотой, истин традиционно-новаторской гармонии, коими насыщен гамзатовский текст.
Причем горцы, сумевшие сберечь собственные этносы в обрушившихся на них многовековых катастрофах, отнюдь не имеют права мысленно расслабляться. Они не должны уступать архивным летам имеющийся и принятый от предков язык, поскольку именно этот слог несет всю морально-поведенческую суть каждого индивида. И непосредственно в этом уверен Р. Гамзатов. Восторгаясь в «Старых горцах» отцами нации, высказывая им свое изумленное почтение («Они горды не от гордыни, / И знаю: им секрет открыт» [3, с. 26]), рассказчик наставляет себя и нас с собою насчет ассимиляции в своем «Россия, больно мне не скрою…» так: «Обязан в отческом пределе / Еще до первых школьных книг / В уста входить нам с колыбели / Отца и матери язык» [3, с. 308]. Ценностные приоритеты своих горских соотечественников (порой – «разноплеменных», но чаще – соплеменников) Р. Гамзатов предъявляет миру в своей «Молитве горца». Здесь все разложено буквально по полочкам, и привести какой-либо пример оттуда – для нас означает что-либо предпочесть, а рука просто не поднимается. Каждая строка есть святая для горца ценность.
Помимо этого ценностные горские приоритеты логически выстроены в слитную конструкцию в стихотворении автора «Истины ради»: «Да сбудется все доброе, что мне / Минувшей ночью виделось во сне, / Но станет явь пусть горькой, как полынь, / Коль поступлюсь я истиной! / Аминь!» [3, с. 12]. Причем на собственном личностном уровне подобные Р. Гамзатову словотворцы следовали именно этно- национальным суждениям о духовной тональности – высшей и низшей. Тем не менее, некогда, в 90-е годы, перечисляя художественные признаки авторской работы писателя, доктор наук из Башкирии, профессор тогдашнего МГУ Роберт Бикмухаметов явно сожалел: «Правда, он все еще никак не может отрезать пуповину, связывающую его с фольклором» [1, с. 7]. Желаемое для литературоведа советского времени обрывание видится, напротив, невозможным у Расула Гамзатова, окрыленного своим этно-сознанием, успешно подпитываемым именно горским источником. Как говорит он об этом в одном из своих многочисленных стихотворений («Ночей и дней все нарастает бег»), «Горит светильник, что зажжен когда-то / Моим отцом вблизи ночных отар. / И вместе со стихами – сын Гамзата – / Его я горцам оставляю в дар» [3, с. 46]. Этот источник – весьма светлый и желанный, как для самого поэта, так и для одариваемых им земляков. Подобное отношение твердо убеждает читателя в нацеленности пишущего на чистое, ясное и гордое воссоздание непосредственно фольклорных истоков собственного таланта и национального настроя. Тем самым, как прослеживаем мы в предыдущих абзацах, обдумывая и обсуждая с нами идущие за окном процессы, аварский поэт Р. Гамзатов образно-выразительно освещает духовную мотивацию, морально-нравственную ориентацию как земляков, так и соседей.
Следующим рассматриваемым аспектом выделяем такую грань творчества Р. Гамзатова, как приближенность его слога к бытию (как к социальному, так и к индивидуально-личностному), что также является востребованным признаком авторской лирики на протяжении веков. Ведь так, к примеру, эмоционально соотнося знания с золотом, признанный мировой мудрец Сократ явно больше уважает первых: «Нет, существует лишь одна правильная монета – разумение, и лишь в обмен на нее должно все отдавать: лишь в этом случае будет неподдельно и мужество, и воздержанность, и справедливость: одним словом, подлинная доблесть сопряжена с разумом, все равно, сопутствуют ли ей наслаждения, страхи и все иное тому подобное или не сопутствуют!» [7, с. 342]. Либо – иная дума вышецитируемого советского ученого Р. Бикмухаметова, приближающая нас к бытию у писателя: «Человек, что бы он ни был, поэт или чабан, входит в литературу в своем действительном виде» [1, с. 8]. Такие, заимствованные из реалий, персонажи обитают у Р. Гамзатова отнюдь не в небесах, а непосредственно в бытии (порой жестоком, но родном): «Прощание с аулом чиркей», «Два аула», «У Цумадинской реки» и проч. Более того, – целый сборник работ данного мастера вышел в Махачкале в 1969 году под названием «Легенды и факты о Дагестане». Символизирующее четкую конкретику название небольшого сборника весьма заметно в условиях тогдашнего соцреализма. Однако оно отнюдь не разочаровывает благодарного читателя. Действительно: где еще мог бы в те годы любопытный кавказец прочитать так красиво и интересно об обычаях и традициях своих земель.
При этом, как известно, еще художественные классики, а с ними, – и ученые констатируют факт: весьма востребована для словотворца душа во всех ее глубинах и просторах, метаниях и слияниях тогда, когда бытийные преграды получают художественную огранку. И в этом созидателям вручную помогает как инструмент исповедь. В частности, исповедальность слога налицо в авторском стихотворении «Пленительных женщин и храбрых мужчин»: «Наверное, поздно близ белых вершин / Явился я в мир, чьи распахнуты шири: / Пленительных женщин и храбрых мужчин / Уже не пришлось мне застать в этом мире» [3, с. 23].
Либо – настрой. В частности, у Р. Гамзатова в стихотворении «Желтой степью брел я в неизвестности…» главная мысль сосредоточена именно на творческом поиске, как на счастливом обнаружении: «Желтой степью брел я в неизвестности, / Изнывал от жажды и тоски. / Были пусты на сто верст в окрестности, / Как глаза Гомера, родники. / Вспоминалось мне, как, взяв за правило, / Чтобы мог напиться хоть один, / Мама летом у дороги ставила / С ключевою влагою кувшин» [3, с. 310]. Но обращение прозаиков к творческой струе оказалось явлением новым в развитии младописьменных литератур, что подчеркивает и маэстро в названном стихотворении: «И о древнем не забыв предании, / Как в пустыне путник был спасен, / Из «Колодца Жизни» в Иордании / Пил я воду, зноем истомлен. / И за раскаленною подковою / Горизонта около вершин / Видел я с водою родниковою / Мамою оставленный кувшин» [3, с. 310].
Вступая в мысленную перепалку с желающими обнаружить легкую наживу, Р. Гамзатов в целом ряде своих стихов объясняет человечеству реальную привлекательность творческого поиска и очевидный душевный блеск успешных, честно проработанных достижений. Это уже очевидно с учетом литературоведческого опыта предыдущего и нынешнего веков: в советскую лирику сюжетная струя творческого поиска вступала еще на первых порах становления многих этнических культур. Воспевающие родную строку и родного творца выразительные обороты появлялись в младописьменных литературах и в фольклоре, и в первых художественных публикациях. Вследствие прохождения творческого поиска, стремительного и зажигательного, поэт оказывается реально известным и успешным, но отнюдь не финансами, а, скорее, – человечностью. Ведь мысленно творящий пытается сориентироваться именно эмоционально, он воспринимает описываемое отнюдь не для своего поглощения, а для воспроизведения его в тексте. Творческий успех есть качество активной натуры, окрыленной и душевно, и бытийно. Он способен предполагать и персональную монологическую форму, и диалог нескольких умов. Подобное достижение нередко наглядно проявляется в образе жизни, а также в логике мыслей. Оно обеспечивает успешному носителю почитание, а порой, – обожание социума, карьеру и авторитетный статус. Тем самым, как мы неоднократно подчеркивали в предыдущих работах, поэзия и даже более редкая проза Р. Гамзатова подпитываются деятельностной активностью центрального персонажа, чаще, – лирического.
Однако на злобу дня, есть и прогнозы, обусловленные постоянной милитаризацией предыдущих и нынешних веков. И именно в таком настрое сегодняшний читатель разделит эту, частую для кавказских авторов, интонацию, как боль и горечь при виде взаимных нападений глупой силы. Так, в частности, у Р. Гамзатова в его «Цадинском кладбище» сказано: «На поле далеком сердца вам пробило, / На поле далеком вам руки свело… / Цадинское кладбище, как ты могилы, / Могилы свои далеко занесло! // И нынче в краях, и холодных, и жарких, / Где солнце печет и метели метут, / С любовью к могилам твоим не аварки / Приносят цветы и на землю кладут» [3, с. 19-20]. Как говорит о такой бытийной, но жестокой обусловленности явлений активный советский литературовед Е. Книпович, рассуждая о литовском поэте, «Эта естественная связь памяти об «эпическом состоянии мира» с глубоким и беспощадным восприятием многосложных и великих событий современности и определила особую зрелость и силу в решении вопросов, которые ставит сегодня перед человеком и человечеством история» [4, с. 246]. Однако она же, как авторитетный исследователь своего времени, признавала способность многих представителей малых народов СССР получать принадлежность к ряду заметных словотворцев планеты.
И, уже обобщая, подчеркнем следующее. Порой. в случае с лирикой Р. Гамзатова как одного из кавказских активистов, можно смело говорить об очевидном новаторстве. Так, в частности, как верно констатировал еще в советское время авторитетный тогда исследователь кавказских литератур М. Пархоменко, ««Мой Дагестан» Р.Гамзатова – произведение для младописьменных литератур новаторское и по теме, и по своей эстетической программе» [6, с. 26]. К тому же, как нередко утверждают уже не одно десятилетие чаще, – кавказские исследователи, на протяжении прошлого века (точнее, – в шестидесятые годы) освежение лирики шло своим, весьма ощутимым, путем. Объясняется подобное явление нашей современницей и коллегой, доктором филологии Шамсет Шаззо так: «принципиальные ее новые достижения были связаны фактически с теми поэтами, которые ее зачинали – Р.Гамзатовым, К.Кулиевым, Аз.Шогенцуковым, А. Кешоковым» [8, с. 123]. Поддержим в данной тональности наших соотечественников и коллег. В реальности, как душевно-, так и бытийно- обусловленные творческие поиски северокавказских авторов, в число которых входил в свое время Расул Гамзатов, достаточно заметно и художественно образно позволяли словотворцам добиться успешных результатов, буквально окрыляя тем самым нас, как благодарных читателей.
Список литературы
1. Бикмухаметов Р. Роман и литературный процесс // Вопросы литературы. – 1971. – № 9. – С. 4-16
2. Гамзатов Р. Мой Дагестан: Повесть. – М.: Мол. гвардия, 1968. – 256 с.
3. Гамзатов Р. Молитва. 2-е издание, переработанное и дополненное. –Махачкала: Эпоха, 2010. – 432 с.
4. Книпович Е. Русскому читателю о литовском поэте // Вопросы литературы. – 1981. – №8. – C. 245-255.
5. Куек А.С. Золотая роса. Майкоп: Адыгейское республиканское книжное издательство, 2015. – 608 с.
6. Пархоменко М. Рождение нового эпоса // Вопросы литературы. – 1972. – № 5. – С. 3-28.
7. Платон. Избранные диалоги. – М.: Художественная литература, 1965. – 442 с.
8. Шаззо Ш. Особенности русского авангарда в лирике Н. Куека (к постановке вопроса) // Вестник АГУ. Серия 2: Филология и искусствоведение. – 2012. – №.1. – С. 123-129.
9. Эфендиев Ф.С. Этнокультура и национальное самосознание. – Нальчик: «Эль – Фа», 1999. – 304 с.