Именно в результате реальных в свое время судьбоносных для адыгского (черкесского) народа событий в центре творческой мысли писателя оказывается многолинейное историческое повествование, охватывающее многовековую жизнь и художественную практику родного для автора этноса. Наличие обоснованного такой множественностью немалого числа сюжетных линий, возможно, хотя и усложняет восприятие эпического произведения и сосредоточенных в нем идей, однако не может быть сурово и безапелляционно расценено как художественный изъян. Приоритетным показателем здесь является то, насколько искусно писателю удается сблизить воедино настоящие направления, сцементировав их вокруг ключевой мысли, – идеи, с которой он полагал обязательным познакомить читательское сознание, созидая в итоге необычный тип исторического повествования. Таким образом, роман оказывается занимательным, субъективно-интимным, со множеством привлекательных сцен и романтичных обстоятельств, и, в то же время, исследовательским, аналитическим, с раскрытием новых сторон жизни личности и эпохи, как в романе отечественного автора Даниила Гранина «Вечера с Петром Великим». Исторические тексты анализируемых авторов вновь доказывают, что исключительно искусно взвешенная по¬этика сюжета, могущая сосредоточить в себе многогранность бытия, явлений, людских фатумов, нравов и жизненных условий, формирует полноценный исторический роман.
Традиционно известно, что историзм излагаемого народным сказителем хабара являет собой давние истоки литературно-художественного историзма, передаваемый испокон веков в виде некоего достижения художественной литературе, в частности, роману, и ставший для него обязательным условием создания романных форм. Очерчиваемое писателем художественное полотно неизменно располагается в непосредственной зависимости от исторического периода, в границах которого реализуются события. Всякое сюжетное явление в авторских романах сопоставимо с фактами, представленными в исторической судьбе народа. Можно сказать, что историческая наука, исторические реалии выступают в роли своеобычного «контролера» писательской фантазии. Причем научная история фиксирует то, чтобы фантазия не выбивалась за разрешенные границы и была вхожа в историческую ситуацию. Другими словами, реальность выдумки отвечает реальности истории, а изображая на широком эпическом полотне глобальные изменения в обществе и в государстве, каждый из авторов продолжает, к примеру, традиции исторического романиста А.Толстого, реализованные в его классическом «Хождении по мукам».
Одновременно в художественном развитии сюжетных компонентов автор профессионально применяет безупречный писательский навык завивать и продолжать завитые сюжетные узлы событий, действий, а также активизирующих их обстоятельств, причин и условий. Так, к примеру, дилогия А.Кешокова «Вершины не спят», романы И.Машбаша «Тропы из ночи», «Раскаты далекого грома», «Жер¬нова», «Два пленника», «Хан-Гирей», «Из тьмы веков», дилогия А.Евтыха «Баржа» и «Бычья кровь», а также циклы исторических романов А.Х.Псигусова 2000-х гг. («Жизнеописания тридцати хеттских царей», тт. 1-5 либо «Меоты», тт. 1-3 и др.) замышлены как развернутые во всю даль истории повествования о появлении исторических обстоятельств формирования того или иного адыгского государства. Направления вырабатывания нравов и созревания персонажных фатумов представлены не только на фоне исторических явлений, они обусловлены данными явлениями. В течение всей своей истории как античной, так и более поздней, черкесский (адыгский) народ располагался в фокусе пересечения не только крупных торговых путей, но и политических пристрастий большинства немалых государств старины, что заставляло его проводить продолжительную и непреклонную войну за собственное суверенное присутствие. В данных сложнейших условиях надо было не только выжить, но как можно быстрее и конструктивнее сформировать цельную державу, имеющую возможность противостоять неприятелям.
Несомненно, жанровая проблематика и поэтика романа направляют сюжет на вырабатывание просторных повествовательных полей. Классик отечественной исторической прозы А.Толстой («Хождение по мукам») в глобальном движении героев и эпохи в их единстве к новому социально-политическому и духов¬но-философскому содержанию пытается сформулировать новую методику художественного исследования национальных типов в их историческом движении. Так, к примеру, и А.Х.Псигусов, базируясь в своих художественных произведениях на широком, развернутом и иногда подлинном историческом веществе обрисовывает красноречивые картины гнетущего существования и отважной схватки древнеадыгского народа за цивилизованность с действительностью.
Традиционно далекая история (доистория) вообще не документирована. Поэтому наше постижение истории постоянно считается неточным, то есть приблизительным, как в исторической науке, так и в художественном творчестве. Однако последнее располагает, в противовес науке, явным стержневым свойством: оно постигает и очерчивает историю в живых фигурах, зрелищах, событиях, фактах и даже песнях. Это формирует устойчивое ощущение достоверности случающегося в ходе развития сюжета. Одновременно с народной песней структурообразующую роль играет в исторических романах А.Х.Псигусова и некоторого рода публицистика. Все эти, поистине временами достоверные, страницы задействуют воспоминания иногда настоящих кавказцев, усиливая запас сведений читателя о размахе и течении войны, передавая ее трагические ощущения, но воспламеняя грандиозным и, вместе с тем, повседневным общенародным достижением.
Сюжет романов анализируемых писателей обнаруживается и на пространном бытовом фоне. Здесь изображены не только военные баталии и кампании, но просматривается и существование этноса во всем его колоритном и насыщенном своеобычии. Причем живет он и в безмятежные времена, в битве с дикой природой, в трудных общественных отношениях. Традиционно классическое литературоведение считает, что тягостная сложность исторического художественного творчества именно в этом и заключается. В том, что художник, стремящийся к тому, чтобы продуцированное им творение было и искусством, и историей, обязан быть синхронно в полной мере и художником, и историком. Иначе такое творение не станет ни искусством, ни историей.
Аналогичная закономерность замечена давно еще тем же Гегелем: «историческое содержание является нашим лишь в том случае, если оно принадлежит тому народу, к которому мы сами принадлежим, или, если мы вообще можем рассматривать на¬стоящее как следствие тех событий, в цепи которых изображаемые харак¬теры или деяния составляют существенное звено» (1; С. 279). И потому анализируемые писатели предъявляют массу действующих лиц, в той или иной степени участвующих в созревании сюжета, – поддерживающих его и путающих, боготворящих и презирающих. Они включают нас в сферу трудностей времени, на наше мышление воздействуют античные соображения и убеждения, которые складываются в ходе функционирования адыгского (черкесского) общества. Причем стержневые герои данной романистики, как, впрочем, и центральные персонажи родственного писателям нартского эпоса, – персоны могучие, величественные. В большинстве случаев они немного эпически идеализированы, но, тем не менее, вырастают в живописные и внятно обрисованные фигуры, каждая из коих имеет в собственном распоряжении как мощные, так и болезненные личностные качества.
Образы, персонажи и события, воспроизводимые авторами на страницах данных исторических циклов, оказываются живописной художественной демонстрацией принужденного, часто обусловленного войной обострения вероятных внутренних возможностей адыгских (черкесских) народов. Как принято в исторической литературе, преобладающее большинство таких персонажей является выдуманным. Представляемые авторами как реально жившие люди, они, входя в художественное пространство, изменяются под воздействием реализуемой писателем концепции, подчиняются ей, а не подчиняют ее себе. Однако при этом они настолько реалистичны, что переживший описываемые события на несколько веков читатель уверенно убеждает себя в их «невыдуманности». Судя по всему, писатель преждевременно обстоятельно освоил существующую сегодня информацию о самой древности, о нраве и мировоззрении бывших в ту пору соплеменников.
Традиционно принято считать, что история нужна для того, кто живет и думает о завтрашнем дне. И потому представленный И.Ш.Машбашем, А.Х.Псигусовым и др. объемный исторический материал, сосредоточивший в себе многочисленные конфликты столь же многочисленных героев и их судьбы, исполняет конструктивную функцию в течении обширного общественного устройства, преподнося читателю возможность полнее познать составляющие той поры. Так, художественные резолюции по проблемам исторической памяти, которые выносят настоящие авторы, исполняют стержневую роль в сотворении многогранной изобразительности и обнаруживаются как некая общность в доступе к человеку, в частности, в ракурсах его постижения и в конфигурациях отображения. Для художественного познания этнического прошлого в той степени, которая прослеживается в адыгской (черкесской) литературе на сегодняшний день, обязательным можно считать существование именно такого весьма значимого фактора: последовательно-объективное постижение наукой монолита адыгской судьбы и адыгской истории во времени и в пространстве.
Вообще в отечественной литературе в числе характерных аспектов фигуры человека, к которому непосредственно выводили авторские поиски, всегда оказывалось изучение памяти как деятельного коэффициента моральной, общественной и идеологической точек зрения личности. Исходя из этого посыла историческая наука обязана была вести изучение всех трудностей и изгибов народной участи в течение ряда веков трагического бытия. Как утверждают современные исследователи (Н.А.Приймакова), «в советское время (особенно до 60-70-х гг. ХХ в.) это было почти невозможно, но и тогда вышла в 1962 г. книга Касумовых «Геноцид адыгов». Объективные исторические исследования стали выходить в конце 70-х, начале 80-х гг. ХХ в. <…> Это, с одной стороны, облегчает работу писателей (появилось множество материалов, фактов, суждений и концепций)», с другой же, – осложняет и «онаучивает» непосредственное писание художественного текста (необходимо придерживаться точных исторических данных и свидетельств), с третьей же, сужает возможность обращения исторических повествователей к так называемому «вымыслу», вымышленному герою, обстоятельству, возможному, но реально не существующему, факту и т.д.» (2; С. 91).
Здесь мы присоединимся к мнению коллеги лишь по первой позиции об обогащении материала. По двум другим позициям Н.А.Приймаковой об усложнении и сужении художественности в случае «онаучивания» осмелимся поспорить. Фактически выделяемые нами именно в качестве преимуществ жанрово-композиционные особенности представленной исторической прозы анализируемых авторов (И.Ш.Машбаш, А.Х.Псигусов, Ю.Г.Чуяко, А.Е.Евтых и др.) заключаются как раз в следующем: возможное соответствие действительности, историзм, определенное документальными фактами выковывание сюжета и приближенность национально-специфических художественно-изобразительных приемов к изображаемой реальности, к выявлению конфликтов, к организации типических образов и т.д. К примеру, в ряде научных исторических источников часто выступающее в романах А.Х.Псигусова в роли художественного объекта хеттское государство считается крупнейшей державой, соперничавшей с Египтом и Ассирией. Долгое время о существовании хеттов было известно лишь из отрывочных сведений Библии и их считали одним из семитских народов, но в 1887 г. было обнаружено существование Хеттской державы, не уступающей по силе тогдашнему Египту, а в 1915 г. было открыто отношение хеттского языка к индоевропейским.
Рассматриваемые писатели, тем самым, зачастую демонстрируют широчайшую и удивительную для нашего современника осведомленность, явно доказывающую неоднократное и основательное обращение к разнообразным соответствующим историко-техническим архивам. Подобного рода исторически обусловленная информативность позволяет автору закономерно, основываясь на факте нахождения в гавани судов соответствующей категории, строить и продолжать линию дальнейшего изложения. Данное повествование подразумевает описание зависящих от таких деталей сторон жизни общества, а вместе с тем, – и сторон жизни конкретных социальных представителей, оказывающихся далее конкретными персонажами выводимой сюжетной линии. Современность адыгского (черкесского) писателя, таким образом, можно находить заключающейся в предпочтении темы и в отборе исторических фактов, в беспристрастном взгляде на них, в умудренном вековым опытом и нынешним знанием суждении об истории и, конечно, в стремлении осваивать ее уроки.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА:
1. Гегель. Лекции по эстетике. Соч. – Т. XII. – Кн. I. – М.: Наука, 1938.
2. Приймакова Н.А. Жанрово-стилевое богатство адыгского романа об историческом прошлом (поэтика сюжета): Дисс. … канд. филол. наук. – Майкоп, 2003
Опубл.:
Хуако Ф.Н. Тенденции историзма в современной адыгской
романистике // Современные технологии в сфере сервиса, туризма и
связей с общественностью: Сборник ст. и тезисов. – Вып. 3. – Майкоп: ИП
Магарин, 2012. – С. 241-245.Для заказа см. на текущем блоге "Перо горца" (http://adyglit.blogspot.com/2013/04/blog-post.html) материалы об авторе Асланбеке Псигусове