Вступление
В пространствах общемировых (как стратегических, так и финансовых) преобразований текущего века гораздо ощутимей оказывается место кавказских территорий на мировых картах. Продолжительное взаимное влияние на Северном Кавказе этнических, племенных и религиозных факторов в хроникальном процессе предопределило конкретное явление. На протяжении веков произошло постепенное вливание сакральных струй в горскую литературу.
Случилось это в продолжение длительного наполнения религией действительности, и религиозностью – сознаний горцев. К тому же Россия априори относится к тому существенному кругу государств, в которых светская отнесенность идеологии фактически формальна. По сути, воздействие религиозных мотивов на умы и души, а также на выстраиваемую политику довольно ощутимо. Невзирая на почти вековую длительность царившей здесь строго атеистичной власти, о которой один из анализируемых сегодня адыгских авторов Айтеч Хагуров, «Пройдет еще немного времени после окончания войны и эти партийно-комсомольские активисты снова начнут войну с религией, угрожая уже не холодной водой, а холодной Сибирью» [36: 126]. Безапелляционно отрицавшая любого бога, в стране она так и не произвела ухода религии из политики, что возможно в современном западном мире.
В пространствах общемировых (как стратегических, так и финансовых) преобразований текущего века гораздо ощутимей оказывается место кавказских территорий на мировых картах. Продолжительное взаимное влияние на Северном Кавказе этнических, племенных и религиозных факторов в хроникальном процессе предопределило конкретное явление. На протяжении веков произошло постепенное вливание сакральных струй в горскую литературу.
Понятие о взаимном воздействии этнического и сакрального компонентов формировалось и укреплялось в мышлении представителей наций на протяжении долгих веков. На самом деле, в процессе получения знаний пересечение социально-культурного сектора с религией может оказаться стартовым источником. Он назначен для того, чтобы привести индивида к сакральному восприятию сущности привычных понятий. Как говорит об этом признанный ученый советского времени С.П.Капица, «По существу, ведь и наука выросла из религии» [15]. Как утверждал по этому поводу британский путешественник XVI в. Эдвард Спенсер, «Кроме единого вечного Бога, они верят в существование нескольких низших существ, или святых, которым Великий Дух, Тха, передал власть над такими земными вещами, которые он считает слишком незначительными для его внушающего страх контроля… Некоторые из них представляются особенным символом; но они не поклоняются им иначе, кроме как промежуточному объекту. На сей счет я произвел строгий опрос и обнаружил, что все мои информаторы согласились с этим мнением, и подтвердили то, что я слышал до этого от нескольких русских офицеров, которые в течение многих лет были связаны с черкесами…. Это поклонение должно считаться разновидностью поклонения строгого протестанта и столь же строгого мусульманина» [32]. Имеющиеся в народах обычаи и ритуалы, понятия и представления, облекаемые в вероисповедание, трактуются в качестве посланных самим Всевышним и несущих религиозную суть. В частности, наиболее заметная на Северном Кавказе и присущая адыгам религия, – это ислам. Отнесенность к ней индивида обычно соотносится с соответствующей самоидентификацией, т.е. чаще всего адыг скажет: «Я – мусульманин» и уточнит: «По наставлению предков». При этом некоторые ученые не согласны напрямую соотносить религиозную принадлежность с этнической идентификацией. Так, по мысли Р.А.Лопаткина, «факт конфессиональной самоидентификации человека не всегда свидетельствует о его религиозности» [17: 9]. И С.П.Капица, относящий себя к православному атеизму, это подтверждает: «Я могу рассуждать о Боге как о явлении культуры, но считаю, что наше непонимание тех или иных вещей не означает наличие Бога» [15].
Порой данный факт приводит к проявлению в мыслях этнических представителей шовинистических компонентов. Причем полное отрицание вероисповедания, игнорирование переданных поколениями обрядов объясняется и нарекается уходом из этноса. Вообще традиционность этнических верований являет собой значимый механизм сочетания древнего и сегодняшнего, каковой действует на многих уровнях социума. Вера, а также вероисповедальное мышление выступают устоявшимися в культурах народов явлениями. Этому иллюстрацией может послужить фраза из текста одного из анализируемых нами сейчас адыгских авторов Мухаддина Кандура: «Когда могилу зарыли, мулла принялся нараспев произносить молитвы из Корана и других древних священных книг, которых он сам никогда не читал, но отрывки из которых по традиции хранил в памяти» [14: 156].
Однако вдумчивая традиционность способна в этой тематике чередоваться и с пафосной выразительностью. По словам современного адыгского автора Амира Макоева, «Невозможно даже на миг поверить, чтобы Создателю были безразличны наши интеллект, душа и совесть» [20: 92]. Причем эта фраза появляется у повествователя в продолжение сетований по поводу недостатка в собственной жизненной продуктивности: «Я живу точно мне отпущено тысячи лет. Время идет, но я ничего существенного не делаю. А если и берусь за что-то, то скоро увязываю в нем, нет ни сил, ни желания завершить его, пропадает к нему всякий интерес. Это как во сне – в неизвестной тягучей массе вязнут ноги и руки, и ты просыпаешься весь в поту, утомленный от бессмысленного боренья за свою призрачную жизнь» [20: 71].
Данные явления имеют отработанные инструменты и технологии ряда конфессий, каковые допустимо отнести к идеологиям наиболее распространенных в мировом сообществе групп. По сведениям ряда переписей, проводившихся уже в новом веке, отечественная религиозная отнесенность отличается явной чертой – предпочтение народами Кавказа мусульманских установок. Как свидетельствует об этом М.З.Магомедова, приводящая данные о переписи 2006 – 2008 гг. в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН, «Перепись выделила в качестве отдельных этно¬сов 20 исповедующих ислам аборигенных народов Кавказа (кабардинцы, черкесы, адыгейцы, шапсуги, абазины, чеченцы, ингуши, аварцы, лакцы, даргинцы, лезги¬ны, табасаранцы, агулы, рутульцы, цахуры, карачаевцы, балкарцы, кумыки, но¬гайцы, хемшилы)» [19: 94]. Необходимо подчеркнуть здесь определенный недочет дагестанского ученого: кабардинцы, черкесы, адыгейцы, шапсуги, абазины, причисляемые ею к аборигенным народам, принадлежат к единому адыгскому этносу. Кабардинцы, шапсуги, абазины являются адыгскими племенами. «Адыгейцы» – лишь советское название жителей Адыгейской автономной области, а «черкесы», – иноназвание адыгского народа. Таким образом, исповедующих ислам этносов, по итогам данной переписи, – не двадцать, а пятнадцать. Но, в любом случае, более десяти.
Как уже отмечалось выше, самым заметным образом национально- вероисповедальные элементы просматриваются в республиканских регионах Кавказа, что объяснимо конкретной причинно-следственной шеренгой. Российская национальная политика, действующая сегодня, продолжает линию непрерывного и выраженного отчуждения т.н. «нерусских» наций и религий, заданную президентом в его высказываниях о «чурках». Следовательно, кавказские, точнее (тем более), – адыгские этнические признаки стране практически не освещены, народ просто отнесен к «младописьменным» и неприметным. Тщательное изучение и разнообразие проблематики в данном случае редки, к тому же известно практически полное аннулирование любой исследовательской деятельности в сегодняшней России. И проблематика неосвещена. И потому несомненна актуальность избранной тематики, разрабатывать которую мы беремся с использованием ряда аналитико-синтетических методов, присущих гуманитарным знаниям. Однако учтем при этом и показатели литературоведческих разработок, ощутимо помогающих при работе с художественными текстами современных адыгских писателей, известных и принимаемых на родине (не в России, а в республиках КБР, КЧР, РА) сегодня.
Обзор лит-ры
В числе историков первой половины XIX в. Л.Я.Люлье, изучая и обобщая имеющиеся у адыгов ритуалы, поверья и обряды, сформировал полноценный список богов адыгов и по нему заключил: «Гостеприимство, смешанное с религиозными понятиями, любовью к родине и старыми предрассудками, есть характеристическая черта нравов горцев, препятствующая и поныне окончательному водворению у них исламизма» [38]. Тем не менее в пору ослабления интереса к христианству у адыгов продолжала неизменно убеждать вера в Единого бога – Тхьэ. В XVI в. тщательно изучавший данную проблему британский путешественник Э. Спенсер отмечал: «Главными постулатами в вере жителей Западного Кавказа являются прочная вера в единого Бога, верховного и могущественного, и в бессмертие души, которая, они убеждены, будет переведена в другой мир, местопребывание их отцов. Подобного магометанам, они не представляют Божество в какой-либо видимой форме, но определяют его как создателя всех вещей, чей дух рассеян во всем Космосе» [32]. В XVII в. появляются информационные сведения со стороны, касающиеся преобладания ислама в Черкесии. Как говорит о вероисповедании адыгов доминиканский миссионер Джиованни Лукка, «Одни из них магометане, другие следуют греческому обряду, но первых больше».
Особенно тщательно из дореволюционных историков вопросы религии поднимал черкесский публицист Султан Хан-Гирей. В итоговые годы своего бытия он, помимо общеизвестных «Записок о Черкесии», издал очерк «Вера, нравы, обычаи, образ жизни черкесов» («Русский вестник», 1842, № 1), перекликающийся по сути с некоторыми главами первой и второй частей его «Записок…». С.Хан-Гирей приступает к воссозданию в очерке вероисповеданий адыгов. Посвящая этому целую главу, он в «Записках…» заключает: «Каждый народ имел и имеет более или менее суеве¬рия, и мы не будем уже распространяться об этом пред¬мете, только скажем в заключение, что со времени рас¬пространения в Черкесии магометанской религии суеве¬рие духовенства, хотя увеличило предрассудки народа, но дало им более человеколюбивые направления: уже не видны ни пытки, ни тому подобные жестокие следы ужас¬ного заблуждения – молитвы и талисманы их заменили» [37: 101]. Историк уже советского времени Шора Ногма писал: «Адиль-Гирей Атажукин с эфендием Исхаком Абуковым, бывший сам в молодые годы муллой, ввел между кабардинским народом шариат, по которому преступники все без изъятия (то есть без различия сословной принадлежности), по степени важности преступления, подвергались смертной казни и телесному наказанию. Установление этого положения принесло большую пользу народу; каждый боялся совершить что-либо противозаконное» [26]. В ряд обзорных трудов по кавказоведению, опубликованных в XIX в., следует поставить труд историка И.Ф.Бларамберга, археолога, относимого учеными к стартовым ученым, акцентировавшем внимание на раскопках черноморского побережья. Производившаяся на базе художественных и исторических ключей, но кроме того, – и личных впечатлений, работа дореволюционного русского ученого отличается научной функциональностью, анализируемой методом сравнения. Однако она только косвенно задевает вероисповедальные установки и ритуалы древних черкесов. В числе исследователей второй половины XIX в. – первой половины XX в. ощутимое значение принадлежит работам кубанского историка Ф.А.Щербины. Его труды разносторонни и уже более приближены к объективу, что приближало науку (после) к строгому социалистическому реализму и уводило от дореволюционной фрагментарности. В советское время стартует детальное и систематическое исследование хроники событий, этнографии, археологии региона. Повысилась увлеченность малыми народами под контролем РАН СССР: выходят основательные труды: «Народы Кавказа» (М., 1960, 1962), «История народов Северного Кавказа» (М., 1988).
Современные исследователи продолжают интересоваться религиозными предпочтениями кавказских пространств. Рассмотрению на этнографическом фоне вопросов вероисповедания отданы работы классических сегодня российских историков-этнографов Арутюнова С.А., Анчабадзе Ю.Д., Алиевой А.И., Бромлея Ю.В., Гарданова В.К., Косвена М.О., Крупнова Е.И., Калмыкова И.Х., Лаврова Л.И., Сергеевой Г.А., Смирновой Я.С., Тер-Саркисянц А.Е., Токарева С.А. и др. Ощутимым взносом в этнографическое исследование применительно к адыгу выступили труды и монографии Мамбетова Г.Х. «Традиционная культура кабардинцев и балкарцев» (Нальчик, 1998), Мафедзева С.Х. «Адыги. Обычаи, традиции» (Нальчик, 2000), Думанова Х.М. «Социальная структура кабардинцев в нормах адата» (Нальчик, 1990), Бгажнокова Б.Х. «Черкесское игрище» (Нальчик, 1991), Шиковой Т.Т. «Об условиях и формах заключения брака у кабардинцев в дореволюционном прошлом (конец XIX – нач. XX в.)» (Нальчик, 1956), Мусукаевой А.И. «Об обычаях и законах горцев» (Нальчик, 1986). Уже в постсоветское время, во втором десятилетии нового века, в изданных в Майкопе и Нальчике работах Гостиевой Л.К. (1998), Зафесова А.Х. (1989), Маремшаовой И.И. (1999), Кагазежева Б.С. (1999), Ляушевой С.А. (2002) и др. также рассматриваются аспекты обрядовой культуры северокавказских народов. Либо, в частности, современный арабский исследователь (по происхождению – адыг) Хатко Фатхи, выпускающий уже в новом веке (2003 г.) книгу «Адыги и религия» мотивирует свой научный интерес вполне обоснованно. В роли такого основания выступает обозначаемый автором мощный на Кавказе, в частности, в Адыгее, поток религиозности: «Я хотел поделиться своими опасениями в связи с новой волной исламизации на моей исторической Родине, ибо я чувствую свою ответственность за судьбы молодежи» [38]. Однако ряд исследователей современности противостоит данной позиции. Так, автор статьи «О понятии массовое религиозное сознание» З.М.Абдулагатов констатирует противоположный акт ухода современности от религии: «Общий ход развития общественного сознания, как показывает история, идет в направлении постепенного отхода от религиозности. Крутые всплески уровня религиозности, имеющие место в отдельные периоды мирового исторического развития, не носят стратегического характера. Такой период имеет место в современном историческом процессе» [2: 10].
Понятийный аппарат
Обратимся далее к ключевому в текущей тематике понятию – религиозному сознанию, к его сути и проявлениям на Кавказе и, в частности, у адыгов. Располагая специфическим геополитическим уровнем, располагаясь на межцивилизационном фланге Евразии, кавказская территория неизменно вызывала внимание соседних стран и их культур, вкушая таким путем их ощутимое действие (как политическое, так и экономическое). Причем повсеместным признаком этнических групп на Кавказе, если не учитывать их частые расхождения, выступает следующий факт. Имеющиеся здесь этнические ресурсы если не зарождались, то укреплялись и действовали в схожих обстоятельствах. Это было многочленное, разнокультурное взаимодействие региональных наций с готовностью к приходящим позывам. Причем здесь следует отметить частые внешние инициативы, витавшие над этими горами. Далеко не полным списком стран, периодически веками пытавшихся установить власть над горцами Кавказа, можно считать, по версии Хатко Фатхи, следующим: «Римская империя, Персия, Иран, Аравия, Византия, Османия, турки-сельджуки, монголы, Россия» [38]. Выделяемая нами выше готовность как раз и обусловила имеющуюся сегодня национально- вероисповедальную насыщенность региона. По словам адыгского писателя А.Л.Макоева, «Вера – столь интимное духовное явление, что не терпит присутствия и влияния чужого ума и сердца. Вера каждого из нас это отражение нашей совести в космос, это соотношение наших трех секунд пребывания на земле с вечностью» [20: 66]. В реальности в любой местной культуре допустимо обнаружить отзвуки духовных приоритетов, столетиями копившиеся и содержащие общепринятые представления. Фактически на Северном Кавказе превалируют христианство и ислам.
Но, как мы уже отмечали во вступлении, адыги чаще относят себя к мусульманам, хотя и уважают учение Христа. К примеру, ведущий изложение у А.Л.Макоева рассказчик вопрошает и тут же уверенно отвечает: «Стал ли мир милосерднее за два тысячелетия, следуя учению Христа? Без сомнения» [20: 94]. Предваряло у адыгов в X – XII вв. ислам непосредственно христианство, пришедшее из Византии и Грузии к имевшемуся тогда в народе язычеству, доказываемому фольклором (в т.ч. об этом труды М.Мижаева, А.Шортанова, А.Гадагатля, Н.Гиша и др.). Обращение к Аллаху, найденное у Золотой Орды, заинтересовало адыгов уже в XIV в. Тем не менее повсеместное принятие мусульманства прослеживается лишь в XVII – XVIII вв. В последние века именно оно производит ощутимое воздействие на поведенческие и идеологические каноны кавказцев, когда становится довольно сложно разграничить конфессиональные и этнические признаки. Преимущественной такую тенденцию М.З.Магомедова видит в Дагестане, Чечне и Ингушетии. Относительно адыгов можно утверждать, что они принадлежат к такой мусульманской ветви, как сунниты-ханафисты. Причем в адыгских республиках воздействие ислама заметно снижено. До наступления XIX в. адыги в равной степени соблюдали двоеверие. На протяжении полувековой Кавказской войны мусульманство упрочилось, что считаем противопоставлением нации на пришедшего захватчика, верующего в Христа. В целом, как можно заметить, рассматриваемому многонациональному северокавказскому пространству присущи взаимодействие как религиозных вообще, так и исламских, в частности, одновременно с возможным пересечением с непосредственными этническими признаками.
На сегодняшний день в северокавказском регионе прослеживается интенсивное разнообразие ислама как политической конфессии, обнаруживающей влияние не на один лишь российский юг, но и на имеющееся государство в общем. Специфика данных ветвей в мусульманстве состоит в их отнесенности к канонам ислама, в присутствии конкретных и четко исполняемых церемоний, верных служителей и почитателей. Мусульманский коэффициент предполагает не одну лишь веру и исламский поведенческий образ жизни, однако и некий политический ислам (т.е. так называемый исламизм), который углубляется собственными источниками в дальнюю хронику. Чаще всего такие факторы обладают ощутимыми качествами, разрешающими вести речь о разнородных группировках. Они, подобно традиционным общественным образованиям, имеют разные грани по отнесенности мышления в гетерогенных условиях бытия.
Неединичные попытки национальных реформ в РФ сформировали всевозможные варианты отпора, а также своеобычной адаптационной колеи в регионе. Вообще, признанными в науке обстоятельствами, выковывающими религиозное (в частности, мусульманское) сознание на общенародном уровне, выступают такие. Во-первых, это межнациональные связи в рамках одной конфессии. Во-вторых, это взаимодействия вероисповедальных и атеистических установок, ментальных особенностей. Хотя при этом в силу имеющихся в глобальном обществе общественно-политических и финансово-экономических сложностей оказалось вероятным в новом веке в религиозную сферу некоторых экстремистских течений.
Религиозная насыщенность Кавказа
К тому же, как подчеркивает уже цитировавшийся выше современный философ М.З.Магомедова, в региональных границах просматривается различная насыщенность национального мышления религией. По приводимым исследователем данным относительно Северного Кавказа, «из опрошенных 550 респондентов 91% отнес себя к представителям одной из предложенных конфессий, 7% назвали себя атеистами, 2% затруднились с выбором своей религиозной принадлежности. Более половины опрошенных (62%) исповедуют ислам, 29% – православие, 8% – буддизм и 1% – иудаизм» [19].
Аналогичный образец схожей веро- отнесенности исследователи констатируют на православном поле РФ. Так, судя по анкетам, предлагавшимся социологами Г.М.Андреевой и Л.Г.Андреевой в первом десятилетии нового века, последователями православия считают себя 84,2%. Однако при уточнении вероисповедальных деталей там же выясняется, что из них – 7,6% индивидуально не верующих, 23% исключающих факт присутствия Бога либо испытывающих сложности с этим вопросом. [3] Как описывает художественным слогом религиозную отнесенность рассматриваемый нами автор А.Л.Макоев, «Религиозному человеку легче внушить образ врага и заставить уничтожить любого противника его веры, чем атеисту. Атеист, зная, что там его ничего не ждет, слишком дорожит земными благами» [20: 71].
Варианты ислама
Наиболее допустима в современном мире вариация интересующей кавказца (или адыга) религии – это нормированная форма ислама. В силу своей строго выраженной нормы эта форма обязательно соответствует традиционному канону, как любой другой норматив в любой другой сфере. Исламский норматив формирует и внедряет оптимально возможный поток инструментария, направленный на пересечение личности с духовными приоритетами национальных хроник и историй. Как говорят о факте наследования дагестанские ученые уже в XXI в., «Сегодня религии все более воспринимаются народами Северного Кавказа как носители общечеловеческих духовных ценностей, существенный элемент куль¬турного наследия северокавказских народов» [12: 231-232]. Эпизоды подобного, идущего сквозь века, наследования считаем особенностью традиционности, противопоставляющей ее модернистским качествам сегодня.
Вероисповедание неизменно плотно объединено с действующим социумом, с составляющими его механизмами и населяющими его субъектами. Причем несколько десятков лет назад, в советское время, имело место быть широкое применение избавления от религиозного воздействия всевозможных пластов действительности (и социума, и индивида), т.е. фактической секуляризации. В пору революции была провозглашена, и на протяжении советского семидесятилетия строго поддерживалась установка десакрализации дореволюционных идеалов.
(см. Продолжение)