В статье Ф.Н. Хуако рассматривается тенденция наличия в литературах разных времен и народов мотива обличения своего народа и, в частности, соотечественника. Принимая в качестве материала для исследования известные произведения (Р. Киплинга XIX в. – «Свет погас», В. Лихоносова конца прошлого века – «Наш маленький Париж: Ненаписанные воспоминания», О. Памука XXI в. – «Белая крепость», см. фото) автор представленной научной работы прослеживает траекторию отображения указанной тенденции в их текстах, приходя к итоговому выводу о связи подобной тональности с традициями модернизма в литературе.
Обличение соотечественника, В. Лихоносов, Р. Киплинг, О. Памук, модернизм.
In the article by F.N. Khuako examines the trend of the presence in the literature of different times and peoples of the motive for exposing their people and, in particular, a compatriot. Taking as a material for research the well-known works (R. Kipling of the XIX century - “The Light Is Off”, V. Likhonosov of the end of the last century - “Our Little Paris: Unwritten Memories”, O. Pamuk of the XXI century - “The White Fortress”, looking foto) author the presented scientific work traces the trajectory of the indicated tendency in their texts, coming to the final conclusion about the connection of such a tonality with the traditions of modernism in literature.
The exposure of a compatriot, V. Likhonosov, R. Kipling, O. Pamuk, modernism
Есть сегодня в отечественных (не научных, а скорее, – газетных) строках жесткие упреки и укоры в адрес утверждавшихся в советский период писателей, кстати, уважаемых тогда, уважаемых и теперь, но в силу целого комплекса тогдашних идеологических и политических требований не всегда оберегаемых властью. К таким можно отнести и отечественного прозаика Виктора Лихоносова, которого уже и современная читательница (в частности, Катерина Беда, «Новая газета Кубани», 2018) жестоко причисляет к группе оторванных от русской литературной традиции, с чем мы никак не можем согласиться. Местом творческого происхождения В. Лихоносова она считает некую «идеологическую похлебку, которая образовалась у нас в советский период истории» [1]. Сложность объективного и достойного осмысления прозы писателя, тем самым, и по сей день остается весьма актуальной в отечественном социуме. Разнообразие мнений и условная свобода размышлений порождают активные дискуссии. При рассмотрении такого материала оказывается значимым и необходимым всякий ракурс, несущий и истину, и недочеты.
Хотя, возвращаясь к мнению К. Беды, отметим. Просто физически (точнее, духовно) невозможно было родившемуся в России человеку, тем более в советское время, остаться вне контекста русской литературной классики. И это отчетливо прослеживается на всей лиричности, исповедальности и, конечно, прозрачной тоске всего, написанного писателем, особенно, в его «Ненаписанных воспоминаниях» (роман «Наш маленький Париж»). Называя подобный разрыв («несоответствием реального уклада жизни и его мировоззренческого обеспечения») «главной причиной нашего нового государственного, народного и человеческого крушения» К. Беда ставит в вину территориально оторванным в советские годы от своей страны и от своих народов писателям такую, мол, мало активную интонацию: «Этим «несоответствием» жизни и идеологии и должны были заняться писатели. Но они его просмотрели, впав исключительно в обличительство своей страны, да и народа» [1]. Уточним: в своем дальнейшем анализе мы, избирая предметом своей работы именно обличение, имеем в виду отнюдь не упоминаемое в цитате «обличительство». Слово, употребляемое К. Бедой представляется явно настроенным на негатив, заранее подразумевающим злой и неразумный подход. «Обличение» же в нашем видении имеет гораздо более объективную оценку и на нее любой, пытающийся размышлять писатель имеет право.
Другое дело, при каких обстоятельствах пишущий автор попытается это право реализовать и каким будет избран объект его обличения. Порой на творческой стезе это возможно применительно к своему собственному народу, в попытках некоторым образом осмеять его, подтрунить над ним, но в этом чувствуется некоторая болезненная ирония. Причем мы видим проявления этого права присущими немалой части писателей, оказавшихся в своей жизни именно за пределами родины. Это относимо, к примеру, к В. Лихоносову. Однако возможна такая нотка и для живущих на своей земле писателей. Это относимо к автору, сегодняшние произведения которого избираются нами в качестве предмета. Речь идет об адыгском (черкесском) авторе XXI в. Орхане Памуке, потомке адыгов, оказавшихся за пределами Черкесии (в Турции) вследствие захватнической войны тогдашней России на Кавказе. Проживший уже не одним поколением в Турции О. Памук также позволяет себе порой интонации обличения в адрес окружающих его в Турции земляков.
Причем, ведя речь о нашем объекте, уточним еще одну интересную подробность. Оказывается, такая интонация обличения своего народа, исходящая от блуждающего вне родины героя, часто заметна и у западных модернистов более раннего XIX в.. Как говорит об этом и сам О. Памук в одном из своих интервью Д. Быкову в 2009 г., «Я модернист скорее. Если бы я состоялся как художник, это был бы модерн с национальными, довольно архаичными корнями... модерн же, собственно, и обратился к архаике в поисках новой серьезности...» [5]. Такое признание позволит нам соотнести некоторые мысли с западной классикой модернизма. В качестве примера в этом случае избираем материал романа Редьярда Киплинга «Свет погас» (1891), который в полной мере попадает под определение модернизма, даваемое О. Памуком в его интервью: «А модернизм – бурная борьба разного, и этого разного много. Я в самом деле не принимаю мира, поделенного на две краски» [5]. И потому надеемся проследить данную тенденцию на протяжении нескольких веков и нескольких культур.
Но перейдем к конкретным текстам. Так, в частности, весьма отчетливо выводимая нами интонация обличения проявляется у В. Лихоносова уже первой части его романа, в разделе под названием «Печаль стариков». Грустит в этом случае здесь пожилой, задумчивый персонаж Лука Костогрыз, прогуливаясь по улицам своего родного города Екатеринодара и сожалея о пришедших сюда изменениях: «Все стало не то и не так. не тем выглядел и Екатеринодар. Разворошили купцы и подрядчики дедовскую черноморскую глушь» [3. с. 31].
Мрачно и беспощадно описывая в мыслях бытовые трудности ведшейся здесь жизни, старик говорит о том, что она сложилась, чем и были довольны живущие. К тому же его пугает наблюдаемая им в тот момент разно- населенность пункта, тоскует он об имевшемся здесь численном преимуществе казаков. Таким путем автор располагает своего тоскующего персонажа в центре происходящих дебрей истории, а витающие над ним образы и события, нападающие либо поддерживающие его, преобразует в детали его воспоминаний.
Однако не забывает строгий персонаж упомянуть и некоторые отнюдь не привлекательные портреты своих земляков, тоскуя «обо всем понемножку». Так, проходя мимо конкретного места на углу конкретной, названной в тексте улицы, он вспоминает, как неизменно там располагала к входу гостиница «Куцая пани», «прозванная так по ее владелице, грязной и коротконогой бабочке» [3. с. 32]. Объяснимо такое пугающее восприятие героем этого отеля дальнейшей фразой о том, что здесь «в кособокой хате под камышом пугали приезжего из России земляные полы с лягушками, тюремные комнатки с тусклыми окошечками» [3. с. 32]. Либо вот, по тексту у В. Лихоносова, спор двух героев сводится к мысленному, обобщающему заключению одного из них по национальному казачьему характеру: «Всегда с толстопятом получался пустой разговор. Всегда. Дикая, запорожская привычка брехать сколько влезет. Барышня, женщина, не нужны и на мизинец, но казак будет приставать и хорохориться» [3. с. 63]. И далее еще много таких описаний по тексту, устрашающих, порой гневных, но ощутимо отражающих всю тоску вспоминающего о родной земле и ее жителях персонажа и, тем самым, намекающих на свое наличие у самого автора.
Устрашаемый окружающими его соотечественниками, но уже турецкими, есть и в «Белой крепости» (2006) у О. Памука. Постоянно по ходу повествования периодически накаляется (хотя порой и остывает) отношение рассказчика к своему напарнику по проекту, фактически являющемуся его надзирателем. Говоря о своем условном пленении он, несомненно, возмущен и хотя был поселен вместе с таким Ходжой, но никак не мог успокоить свое негодование: «Он смотрел на меня, как крестьянин, который кормит купленную только что на базаре хорошую лошадь и размышляет, как он будет использовать ее в хозяйстве» [4. с. 35]. Либо выясняется, что Ходжа «приобрел» рассказчика себе в «напарники» для того, чтобы второй обучил его некоторым тонкостям научного и технического дела, и лишь после этого у пленника появлялся шанс быть отпущенным на свободу.
Идентичная обличительная и саркастическая тональность сохраняется на протяжении всего цикла взаимоотношений этих героев. Это также можно считать условным доказательством нашему тезису о смелости писателей в описаниях образа жизни и помыслов своих соотечественников. Обвиняет их во многом и мечущийся по свету бывший солдат и художник у Р. Киплинга. Стоя в голоде и изнеможении посреди пустыни, пытаясь стряхнуть с себя намертво прилипшую грязь, он также безжалостен к жизнеустройству: «засунул руки в карманы и стал припоминать, сколько раз ему приходилось в неведомой глуши ожидать поездов или верблюдов, мулов или лошадей, чтоб добраться до места» [2. с. 197]. Либо в домах, где оказывается Дик, постоянно по соседству «буянили, веселились, изрыгали ругательства и угрозы» [2. с. 190], что говорящий объясняет так: это отчаянность готовящихся к бою солдат. И еще немало боли причиняют романтичному персонажу попытки устроить личную жизнь посредством сближения с женщиной, оказывающейся не слишком благонравной, в результате чего герой часто внушает себе то, что лучше оставаться в одиночестве.
Однако нельзя сказать, что такая нотка обличения устрашает или намертво расстраивает анализируемых авторов. Проблески надежды есть и у В. Лихоносова, но особенно оптимистичны в описываемых обличениях модернистские герои О. Памука и Р. Киплинга. Несмотря на все межличностные препятствия, начинают работать над общим проектом, добиваются общих успехов и радуются общим победам Ходжа и рассказчик у О. Памука, подхватывая друг у друга идеи и даря друг другу тайны астрономии. А Дик у Р. Киплинга не боится бросаться в многочисленные бытовые неустройства, радуясь малейшей возможности набросать кое-что на холст либо торопясь и мечтая встретиться с другом, пожать ему руку и вспомнить о боевых заслугах.
Вообще образ воюющего либо руководящего на поле боя человека, яркий и выразительный, не всегда сдержанный и порой даже отрицательный – есть элемент, постоянно сопровождающий нитку обличения своего соотечественника. Понимая, каким должен быть защитник Отечества в идеале и не всегда находя его в реальных представителях своих наций, писатели не хотят приукрашать реальность. Они откровенно и решительно выводят присущие персонажам качества, часто привнося с ними жесткий отрицательный антураж. Таков, к примеру, уже в зачине первый же герой у В. Лихоносова – генерал Бабыч, радующийся своему самовластию и любующийся собою на троне атаманства. И далее по тексту он еще не однажды встретится читателю в той же роли: «Даже в штатском – в малороссийской вышитой рубашке, в белых брюках – он сохранял важность особой персоны, которая стоит в Кубанской области выше всех. Почти пятьдесят лет служить в казачьем войске, а теперь держать булаву – еще бы!» [3. с. 82].
И – вполне адекватное нынешним властным действиям в сегодняшней России обличающее объяснение от В. Лихоносова: «Бабычу на вершине власти в Кубанской области некогда было сочувствовать единицам; надо было управлять массами по тому же принципу, что и царь. Что власти до какой-то одной человеческой судьбы, если она, власть, хочет продержаться подольше?» [3. с. 134]. Здесь уже впору нам особо уважить автора за его способность к провидению. Очень узнаваемо и очень устрашающе для нас в РФ на перспективу.
Понятия о чести офицерства оказываются в первых строках повествования и у О. Памука в его «Белой крепости». Здесь, сидящий за своим письменным столом автор, вспоминает перевернувший его жизнь морской рейс, когда капитан корабля несколько раз менял свою позицию в ходе боя. Однако случившееся тогда в итоге рассказчик видит неким добрым предзнаменованием и даже несколько благодарен сдавшемуся тогда капитану, поскольку иначе тогда бы он уже не смог сидеть в это утро за столом. Но на протяжении нескольких страниц этих боевых описаний детально становится понятной само представление говорящего об офицерстве и его понятиях (требуемых либо реальных).
Ну, а у Р. Киплинга, главный герой которого сам является прошедшим многие бои воином, рассуждения об офицере и его чести, – постоянная сопровождающая большинства кадров и эпизодов романа. Причем здесь офицер нередко выступает в роли лица, несколько противостоящего герою – бывшему солдату. К тому же бесшабашный и уставший от размеренной жизни Дик иногда даже стремится подшутить над старшим по званию и может даже гордиться, обманув его. Однако он все-таки не перестает себя тормозить и в этом отчаянном удовольствии: «Можно гордиться, обставив английского офицера, но самый ловкий ход не доставляет удовольствия, когда приходится вести игру в беспросветной темноте, спотыкаться на каждом шагу и думать, без конца думать о том, что могло бы быть, если бы обстоятельства сложились по-иному, и все шло бы совсем не так, как теперь» [3. с. 194].
Вот – вновь та же нотка о предопределенности мироздания: она налицо в приведенном в предыдущем абзаце рассуждении героя О. Памука и опять так же очевидна и здесь. Опять тенденция модернизма сквозь века и сквозь культуры – такие дальние по хронике, по территории и такие аналогичные по настроению и по сути. И потому, в качестве вывода. Рассматриваемая нами в работе тональность обличения своего соотечественника (и дальнего, – у В. Лихоносова, и ближнего, – у Р. Киплинга, у О. Памука) приводит к четко очерчиваемой мысли: эту линию можно считать непосредственной составляющей модернизма, занимающего достойное место в литературе уже многих поколений и многих народов.
Список литературы
1. Беда К. Несчастье Лихоносова // Новая газета Кубани. – 2018. – 17 янв. // http://www.ngkub.ru/kultura/neschaste-likhonosova
2. Лихоносов В.И. Наш маленький Париж: Ненаписанные воспоминания. – М.: Сов. Россия, 1990. – 656 с.
3. Киплинг Р. Избранные произведения. – Мн.: Маст. лiт., 1987. – 398 с.
4. Памук О. Белая крепость. – СПб.: Амфора, 2006. – 191 с.
5. Памук О. Наше великое прошлое всегда аморально (Беседа писателя и журналиста Дм. Быкова с писателем, лауреатом Нобелевской премии Орханом Памуком, 2006 г.) // Быков Д.Л. И все-все-все: Сб. интервью. – Вып. 1. – М.: ПРОЗАиК, 2009. – 336 с. // https://philologist.livejournal.com/11211485.html
Опубл.: Хуако Ф.Н. ОБЛИЧЕНИЕ СООТЕЧЕСТВЕННИКА, НАХОДЯЩЕГОСЯ КАК ВДАЛИ (В. ЛИХОНОСОВ), ТАК И ВБЛИЗИ (О. ПАМУК, Р. КИПЛИНГ) ОТ ПИСАТЕЛЯ // Доклады АМАН. Т. 19. № 4, 2019. С. 38-44