Ключевые слова: региональная культура, педагогика, адыг (черкес),
просветитель, Шора Ногмов, предания.
In the present article F.N. Khuako analyzes the active
historiography and publicistic activity of Shora Nogmov, in connection with his
225-year jubilee. But going this analyze with the registration of idea
‘regionalism”, which is sufficiently new for modern criticism, because usually
characteristic of practical researching
and not using in the humanitarian science. Pushing off from the definition,
what is using today, the author of article on that field is going to
examination of one the activity enlightener of XIX century, the works of whose
may to play and play today the clear positive present role in the spreading of
regional adyge culture and literature. Those examination is the concrete target
of this article. Such of the point in the Sh. Nogmov’s activity argues by the text’s example.
Analyze proves with the corresponding conclusions about the claiming of author
material, that allows to turn to finally conclusion about the need of future
continuer researching of the Sh. Nogmov’s texts.
Keywords: Regional culture, literature, adyge, enlightener, Shora Nogmov, tradition legend
DOI: 10.5281/zenodo.3701743
Как пишут уже в наше время зарубежные ученые, «Регионализм в период общемировой экономики и интеграционных процессов, сосредоточенных на нем, становится ощутимым фактором заметного развития стран и составляющих их регионов. Эко- региональные возможности вносятся представителями различных культур и различных стран, что обобщено доказуемым интересом их экономики и социального статуса, предопределено их жизненным уровнем и повсеместным развитием» [1: 236]. Согласимся в этом случае с иностранным ученым M. Milenkovic и постараемся упомянуть столь требуемую сегодня проблематику уже применительно к адыгской культуре, что практически невозможно в обход материалов и трудов одного из первых педагогов-просветителей – Шоры Ногмова. Это и является сегодня целью нашей работы. Помимо вышеупомянутых зарубежных работ, затрагивающих терминологию и суть регионализма, мы опирались на гуманистические идеи, содержащиеся в трудах Аристотеля, В.Г.Гегеля, Я.А.Коменского, И.Г.Песталоцци, Ж.-Ж.Руссо, В.Г.Белинского и других зарубежных и отечественных философов и педагогов прошлого, а также в трудах таких адыгских просветителей, как К.Атажукин, У.Берсей, Каламбий (А.-Г. Кешев), C.Сиюхов, С.Хан-Гирей и др.
Деятельность адыгского педагога-просветителя Шоры Ногмова имела существенное как теоретическое, так и прикладное значение для своего времени. Этот энтузиаст исполнил значительную миссию в выковывании и формировании черкесской личности. Его работы, как и работы других просветителей периода зарождения, изначально оказались требуемыми и порой единственными учебниками для адыгских обучаемых, размещенных в северокавказских образовательных учреждениях. Прогрессивный педагог в таких случаях способен не просто приучить своих подопечных любить народный (чаще, – родной) слог. Он дарит им инструментарий для более глубокого и многостороннего применения языковых средств не только на научно-образовательном, но и на социально-бытовом уровнях. В частности, обучаемые в периоды отдыха в местах своего рождения либо проживания пробуют распространять грамотность среди земляков. Также они пытаются письменно фиксировать устно-поэтические национальные тексты, производить их анализ и изрекать адыгоязычные художественные творения.
Вообще российская историческая научная ветвь включает ощутимое число работ, отданных вопросам наращивания и распространения национальной письменности в регионах. Следует снова напомнить, что на этапе становления региональной (в частности, черкесской) педагогики, вследствие неимения в населенных пунктах неких соответствующих кадровых учреждений, непосредственно такая форма профессиональной подготовки, как курсы учителей, применялась самими просветителями и для постороннего (вне-), и для самообучения. Тем не менее, в противовес этому, тематика уровня и подготовленности к гуманитарной миссии тогдашней профессиональной среды адыгов, а также такие среды ее деятельностной активности, как основание ранее не имевшейся письменности, явно ограничены в возможностях. Изучений данной проблематики практически не производилось и, как подтверждают уже в текущем десятилетии отечественные ученые, «история адыгской интеллигенции в конце XIX – в 20-х годах XX вв. не являлась предметом специального изучения ни в нашей стране, не за рубежом» [2: 2]. Вследствие этого уверенно признаем тот факт, что в сегодняшней науке проблема адыгского просветительства, тем более в привязке к новому сегодня для гуманитариев понятию «регионализм», несколько ущемлена в рассмотрении, что может задевать и стимулировать к ее рассмотрению нас сегодня.
К тому же есть здесь еще и такой аспект длительного игнорирования данного поколения адыгских ученых. Твердо вбитый в социум девиз о «враге капиталисте» не просто тормозил формирование младописьменной культуры, не просто ущемлял многовековую устно- поэтическую этнопедагогику, но и ставил препоны в изучении группы просветителей, большинство из которых считалось принадлежащими к буржуазному (отнюдь не «трудовому») обществу, что было достаточным основанием даже для упоминания их в научных трудах.
Причем не только научная, но и литературная деятельность адыгских просветителей на первоначальном этапе новописьменной адыгской литературы уже является признанной базой для последующих шагов адыгских методик в дальнейшем. В трудах Ш.Х. Хута была приведена ясная классификация периодов функционирования адыгского просветительства и, согласно этому, – жанровых форм в их текстах. Заметной чертой здесь была проза именно малая, новеллистическая. Это могло быть обусловлено определенным стечением историко-культурных моментов, как то: 1) обычаи национальной новеллы в устных песнопениях адыгов; 2) жизненный, боевой и карьерный стаж этих авторов; 3) документально-хроникальная нацеленность жанрово-стилевых поисков общероссийской прозы, происходивший одновременно и приведший к явной публицистике 20 – 30-х гг. XIX века. К моменту 30-х годов XIX в. адыги приобретают национальный алфавит на основании русской графики С. Хан-Гирея. Как утверждает Ю.А. Тхаркахо, «В первой половине XIX в. были составлены алфавиты на адыгских языках представителями адыгских и русского народов, такими, как Натауко Шеретлук, И. Грацилевский, Шора Ногмов и сам С. Хан-Гирей. Алфавит Натауко Шеретлука по настоянию духовенства был предан огню самим автором. Ученики И. Грацилевского – адыги, служившие в Кавказском полуэскадроне – посредством его алфавита переписывались между собой, Хан-Гирей сам записывал адыгские предания, а Шора Ногмов перевел на черкесский язык Катехезис арабский» [3: 261]. Им принадлежат, помимо художественных произведений, исторические очерки («История адыхейскаго народа» Ш. Ногмова, «Бесльний Абат», «Князь Пшьской Аходяго» С.Хан-Гирея, «Путевые заметки» Султан-Крым-Гирея Инатова и другие). Особую значимость в эволюционном прогрессировании просветительства на адыгских землях исполнили работы Ш. Ногмова. «Первый крупный деятель культуры северокавказских народов, – пишет В.Б. Корзун, – увидел в лице России самое главное – передовую науку» [4: 26].
Хотя историческая достоверность данных историографических текстов адыгского просветителя уже в наше время все больше подвергается сомнению. Так, в частности, сегодняшний ученый З.А. Кожев при обсуждении происхождения и исторической судьбы Кемпироко Идарова на конференции в Нальчике (Н. Архыз, 2016), сомневаясь в реальной обоснованности принятого прежде исторического имени данного князя и его рода, обвиняет Ш. Ногмова в некоторой путанице с отчествами, выдаваемыми порой за фамилии, на основании чего настаивает на возвращении фамилии «Идаров» ее реальной формы «Идарович» уже в значении отчества. Как объясняет подобный казус автор статьи, «Очевидно, что книжная образованность сыграла с Ш.Б. Ногмовым недобрую шутку. Он писал свой труд, опираясь на адыгский фольклор, но широко использовал доступные ему письменные источники. В том числе и «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Так, характеристика Ш.Б. Ногмовым Темрюка Идарова почти буквально совпадает с летописным труде» [5: 121-122]. А мы, вступая в такую дискуссию, безотносительно уверены: не мог живший и делавший карьеру уже под правлением русского правительства ученый высказать какое-либо мнение, отличное от позиции «прародителя русской науки». Возможно, здесь дело и не «авторитете» одного из них для другого (как утверждает З.А. Кожев), а даже в элементарном праве на выживание в определенный период в определенной социально-политической среде.
О потенциале, об успехах Ш. Ногмова в качестве одаренного художественного автора свидетельствуют листы собранных и преподнесенных им «Преданий черкесского народа». Описания того, как национальные словотворцы, устно творившие сказители и изрекаемые ими куплеты производили требуемое и порой невероятное воздействие на благодарную публику составляют существенную часть этого издания. Имеет место здесь и социально-политический аспект: к примеру, впечатление, оказываемое песнопениями на боевой настрой сына Отечества накануне битвы. Такие эпизоды весьма ментальны, они воспроизводят национальную мысль и национальную смелость, доблесть и мужество, что придает им интересующую нас силу – нравственную, воспитательную, педагогическую. Или в ходе обсуждения и решения общественных вопросов, или в процессе полевых работ, но возможно – и после окончания любого дневного труда. Такая повсеместность явно несколько удивляет внимательного рассказчика, но удивляет весьма приятно. Любая строка здесь сквозит гордостью благодарного сына за свой народ (возможно, порой – несколько преувеличенную). Так, констатируя тот факт, что все песни создаваемы «гекуоками или поэтами, на языке кабардинском, как самом чистом из всех наречий Черкесского народа» [6: 11], автор, вероятно, несколько ущемляет межплеменное равноправие адыгов как единого этноса. Но спишем такой пафос на художественный элемент и дадим право рассказчику высказать свое восхищение предками. Поскольку гордость за свой народ есть одна из базовых составляющих педагогического успеха.
Ш. Ногмов, используя сюжетный ход песенного материала, воспроизводит разное духовно-нравственное мнение: «всякий подвиг, нашествие иноплеменников, распря или междоусобие», то есть фактически это целая череда событий из кровавой и нескончаемо устрашающей судьбы адыгов. Однако не все в тот момент поняли стремление автора. В частности, редактор вышедшего тогда издания А.Берже, используя применительно к этносу сочетание «полудикая среда» [6: 6], резюмирует: «при всех недостатках этого издания, которое не выдерживает исторической критики» [6: 3].
Все-таки подобные суждения тогдашнего редактора несколько настораживают, и это упорно продолжается им и далее, при рассказах о биографии автора, о случаях налета на него, тщательного служащего, тех самых яростных хищников. И совсем не похожи не яростных хищников представители адыгского народа в Предисловии самого Ш. Ногмова в том же издании. Любой фрагмент, приводимый автором, иллюстрируется ссылками на народные песни и сказания, либо на исторические события, и потому Ш. Ногмов, объясняя и мотивируя достоверность своей работы, замечает: «Сказания старцев можно проверить песнями, а верность предания в главном его факте подтвердить названием урочища или народною поговоркою» [6: 12]. А мотивацию свою он описывает фразой: «слушал с жадностью» [6: 12]. В изданном ресурсе педагога советского времени, кроме культурно-образовательных и учебно-методических трудов, различимую зону несут методички и учебники, разработанные на подмогу педагогам национальной школы. Таковые не способны остаться вне исследовательского интереса историков этнопедагогики: в частности, историей развития педагогики и народного образования в регионе (в Адыгее), так как являют собой стартовые теоретические пробы тогда лишь появлявшейся этно- педагогической думы. Одновременно, констатируем факт: многочисленные тезисы, назначения и советы, заключающиеся в данных, нацеленных преимущественно на школьное учительство 20 – 30-х гг. ХХ в., работах, и сегодня не потеряли собственной важности и злободневности.
Плодотворно изучив арабский, турецкий и персидский языки, Ш. Ногмов выразил желание освоить русский. Об этом свидетельствуют памятные сведения тех, кто работал тогда в Ставропольской гимназии. Преподаватель русского языка и литературы там Ф.В. Юхотников, ведя речь о кадровой деятельности, утверждал: «Молодым горцам, знающим русский язык и принимавшим живое участие в сохранении памятников народной жизни, поручено собирание материалов в своих родных аулах» [7: 89]. Хотя вряд ли русскоязычный земляк, так или иначе состоявший в рабочих кадрах у неприятеля и периодически оказывавший услуги русскому правительству, а после (1830) уехавший окончательно с Кавказа, мог вызывать устойчивую симпатию у местных жителей. Потому не следуем за А. Берже в его неприятии их. Но, как мы видим в комментариях, именно в Санкт-Петербурге и произошло в боевых рядах пересечение Ш. Ногмова с С. Хан-Гиреем, впоследствии уже, как мы знаем из хроникальных и литературоведческих фактов, оказалось действительно ценным для адыгской науки и культуры в своем единстве.
Просветители третьего периода (С.Давлет-Гирея, Д.-Г.Хаткоко, Х.Хаджимукова, И.Супако) в продолжение труда более ранних предшественников, также производили русскоязычную адыгскую прозу, в числе жанровых модификаций коей все большее пространство приобретала публицистика. Именно об этом и можно продолжать вести речь в дальнейших исследованиях историографии в слияниях с художественностью, наглядным примером чему и выступает творчество анализируемого сегодня автора Ш. Ногмова.
Просветительство позапрошлого столетия, несомненно, уверенно ощущало на себе влияние жестких тогда идеологических и политических требований общества. Тем не менее подобная, мало располагающая к творчеству тональность все-таки не стала препоном талантливым ученым (в т.ч. Ш.Ногмову) для того, чтобы утвердить и представить последующим поколениям как теоретическую, так и практическую доктрину народного устного творчества с перенаправлением ее на духовно-нравственные и социально-злободневные национальные нужды. Именно в подобной творческой деятельности и состояла их условная мыслительная вольность. Свежие хроникальные периоды, освободительные этапы для массы, воспевающие правду своей религией, обязаны были соответственно работать на то, чтобы тысячелетняя фольклористика адыгов взлетела на прогрессивный пласт исследовательской мысли. К примеру, на таком обильном басенном веществе У.Берсей и те, кто пользовался его «Букварем», поднимали обучаемых в рамках духовных нормативов адыгского этического кодекса «Адыгэ хабзэ».
Работы просветителей (в частности, Ш. Ногмова) обладают и историко-познавательной, и идейно-воспитательной важностью на ее региональной арене. Однако, как признается сегодня (уже в постсоветской науке), они могут видеться спорными, выполненными не всегда на едином установочном и категориальном инструменте, что, впрочем, отнюдь не редкость для любого серьезного научного труда. Как мы прослеживаем в данной статье, на ряде работ отразилась межклассовая разбросанность и потому требуется рассматривать их, принимая во внимание непосредственный социально-экономический контекст соответствующего этапу создания периода. Таким образом, именно объективный подступ к педагогическому наследию региональных просветителей на примере Ш. Ногмова позволяет нам на протяжении столетий применить и творчески адаптировать их работу. На заселенных сегодня черкесами (адыгами) национальных территориях (республики Адыгея, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия) в свое время производилась существенная исследовательская активность применительно к научной работе адыгских просветителей, изданы десятки статей, очерков и монографий, отданных их биографиям и работам. На сегодняшний день в КБР уже опубликованы сборники трудов и произведений Ш. Ногмова, С. Хан-Гирея, А.-Г. Кешева, С. Казы-Гирея и других. В таком направлении мы можем сберечь, предоставить в распоряжение обширного социума, популяризировать целую череду работ, воспроизводящих реальную социально-бытовую действительность, нацеливая получателя на верные духовно-нравственные и патриотические установки.
Литература:
1. Milenkovic, M. Ecoregionalism – factor cross-border cooperation and tourism development // Procedia-Social and Behavioral Science. – 2012. – vol. 4. – pp. 236-240.
2. Бочкарева, А.С., Емтыль, З.Я., Хотина, Ю.В. Создание национальной письменности как фактор советизации Северного Кавказа (к истории адыгской интеллигенции) // Научный журнал КубГАУ. – 2015. – №111 (07). – С. 1-10.
3. Тхаркахо, Ю.А. Современные адыгские алфавиты // Нартский эпос и кавказское языкознание: Мат-лы VI Международного Майкопского коллоквиума Европейского Общества кавказологов. – Майкоп: Адыгейское респ. кн. изд-во, 1994. – 377 с. – С. 261-264.
4. Корзун, В.Б. Литература горских народов Северного Кавказа. – Чечено-Ингушское изд-во, 1966.
5. Кожев, З.А. Происхождение и историческая
судьба Кемиргоко Идарова. – Нальчик, 2016. – С. 41-52.
6. Ногмов, Ш.Б. История адыхейского народа: составленная по преданиям кабардинцев / Под ред. А.П. Берже. – 2-е изд., доп. – Тифлис: Тип. Главного управления наместника Кавказского, 1861. – 176 с.
7. Хашхожева, Р.X. Избранные произведения адыгских просветителей. – Нальчик, 1980. – 188 с.