Зачином статьи является утверждение автора об актуальности проблемы: связь языка и культуры в пределах отдельного (адыгского) этноса остается неизученной в филологии. С опорой как на понятийную, так и на фольклорно-эпическую составляющую указанных явлений автор прослеживает активность языковой культуры здесь как духовно-выразительного инструментария. Подобное рассмотрение позволяет автору сделать заключение об интенсивном наличии духа адыга непосредственно в адыгском устном эпическом эпосе «Нарты». Таким путем происходит сопоставление в статье данного фольклорного изложения с осуществляемой им выработкой народного этнического сознания адыгов в их оглядке и на слово, и на слог, то есть и на язык, и на культуру. Оба данных компонента выступают в статейном изложении как смысловые и наглядные грани, характерные следующей рассматриваемой связи в социуме. Эта связь есть некое совокупное явление, несомое индивидом, но заимствованное у предков, понятое и потомками, что позволяет вести речь и о фольклоре как о социально зависимом наследии поколений. Непосредственно такие сведения приобрели веками свои успешные отображения в архетипном слоге адыгской культуры, что и является авторским выводом в представленной научной работе.
The beginning of the article is the author's statement about the relevance of the problem: the relationship between language and culture within a separate (Adyghe) ethnic group remains unexplored in philology. Based on both the conceptual and the folklore-epic component of these phenomena, the author traces the activity of linguistic culture here as a spiritual and expressive toolkit. Such consideration allows the author to make a conclusion about the intense presence of the spirit of the Adyghe directly in the Adyghe oral epic "Narts". In this way, the article compares this folklore presentation with the development of the folk ethnic consciousness of the Adyghes, carried out by him, in their eye on both the word and the syllable, that is, both the language and culture. Both of these components appear in the article as semantic and visual facets that are characteristic of the next considered connection in society. This connection is a kind of cumulative phenomenon, carried by the individual, but borrowed from the ancestors, understood by the descendants, which allows us to talk about folklore as a socially dependent heritage of generations. Directly such information acquired for centuries its successful reflections in the archetypal syllable of the Adyghe culture, which is the author's conclusion in the presented scientific work.
Язык, культура, этнос, адыг, фольклор, этносознание, архетип, дух
Language, culture, ethnicity, tradition, folklore, ethnoscience, archetype, spirit
В пределах выверенных веками мировых цивилизаций выработалась убедительная доктрина: имеющее смысл слово не несет что-либо, не связанное с культурой, и потому как отправитель, так и получатель при работе со словом имеют дело с культурой. Продолжим здесь мысль («Сознание невозможно понять посредством лингвистического текста: оно проявляется не в силу закономерностей языка, а в силу закономерности самого сознания» [4, с. 56]) современного лингвокультуролога национального мира профессора Зары Бижевой (КубГУ, Нальчик) таким образом: «… самого сознания», более предопределенного именно непосредственным хроникальным ресурсом и также эстетической заданностью предыдущих поколений, а отнюдь не единично выдаваемым шаблонным слогом.
Целевые установки продуктивной языково-культурной сочетаемости в национальном мире тех или иных этнических цивилизаций востребованы и в новом тысячелетии. Поскольку непосредственно сегодня, в более независимое в словесном выражении время, специалистами пересматривается тот или иной этнический инструмент – язык в способности его созвучия с культурным ресурсом того или иного этноса. Однако допускаемые сегодня расширенность и доступность объектов изучения обусловливают умножение определенных сложностей для исследователей. Устойчивое присутствие языково-культурного объекта в различных предметных дисциплинах, их пересеченность на нем предопределяют непосредственную проблемную междисциплинарность, которая также усложняет для ученых доступ к освещению темы. Тем самым, несмотря на убедительно заданную актуальность подобной сочетаемости языково-культурных явлений, эта грань в филологии вплоть до нашего времени сохраняется мало изученной.
Внушительными первопроходцами данной тематики считаются американские исследователи (в частности, например, – американский антрополог, этнолог и лингвист, один из основателей современной антропологии Франц Боас), которые делали свои выводы о спаянности языка и культуры в ходе прослеживания бытия и условий обитания всевозможных племен индейцев как коренных жителей земель Америки. Имеющиеся на этих географических землях языковые конструкции в пересечении с культовыми, традиционными, художественными и ментальными макетами давали местным американским индейцам заметную энергетическую подпитку. Они своеобычно и ярко выделялись из того территориального ресурса, с которым до встречи с местными жителями знакомились здесь исследователи. Основанные американским антропологом Францем Боасом выводы о потенциале языково-культурных слияний оптимально допустимы, если предполагается именно внимание к сути мышления, а отнюдь не формально текстовое проявление языка. Такая логическая установка как раз и предопределяла для мировой науки заключения относительно непосредственной спаянности культурных, мыслительных, языковых ресурсов в пределах отдельных этносов.
На планетарной научной арене стартовые попытки обращения к языково-культурной тематике прослеживаются также в исследованиях таких признанных мировых лингвистов, как А. Потебня, В. Гумбольдт, Я. Гримм, Р. Раек и других. Одним из первых среди них в конце XVIII – начале XIX вв., основателем лингвистических учений в науке признается немецкий гуманитарий и политический деятель Вильгельм фон Гумбольдт. Проблемам соотношения языка и мышления посвящает свои теоретические исследования советский языковед В.А. Звегинцев. И уже в новом тысячелетии отечественный лингвист Евгений Тарасов, непосредственно считавший язык средством трансляции культуры, подчеркивает следующую закономерность взаимной включенности рассматриваемых явлений. Входящий в культуру язык предполагает и несет как коммуникационную, так и языковую способность индивида. Также входящая в язык культура сконструирована на языковом тексте, несущем индивиду с его помощью культурные ценности.
На северокавказской сцене подобная проблематика порой интересовала старшие поколения национальных филологов и языковедов (З. Блягоз, Л. Бекизова, А. Абрегов, Б. Берсиров и др.), более поздних ученых – Х. Багироков, З. Бижева и проч. В частности, имеем в виду современные работы профессора Батырбия Берсирова, который затрагивал лингвокультурологическую теорию, ведя речь о методиках привития студентам интереса к такой области знаний. Либо, к примеру, как считает уважаемый сегодня адыгский литературовед Лейла Бекизова, это вопрос благодатный. Она высказывается по поводу обязательной для изучения межнациональной контактной сферы так: «Действительно, генезис адыгской этнической культуры следует рассматривать на фоне и в контексте тесных контактов Синдики (древнее государство адыгов), Пантикапеи, Византии, Передней Азии, Скифии. Контакты вообще отразились в культурных судьбах народов Кавказа, адыгов в том числе, имевших с этими государствами прямой и опосредованный исторический диалог. В.Ф. Миллер, Е.М. Мелетинский, Ж. Дюмезиль, Е.И. Крупнов сходятся во взгляде на «общекавказский характер ядра нартского эпоса» и на желательность выявления в нем «культурного субстрата»» [2, с. 50]. Прослеживая в данных контактных обстоятельствах убедительное основание для налаживания тактики межцивилизационных отношений, межэтнических диалогов, автор Лейла Бекизова уверена в их продуктивности непосредственно на фоне культурных смыслов и пространств.
Начинаем именно с хроникальной обоснованности интересующей нас связи языка с культурой в пределах этноса. Рассматривая языковую конструкцию в качестве ощутимого инструментария, присущего всевозможным этническим группам и их культурам, необходимо учитывать такой контекст: культура есть стратегия доступной самореализации (как персональная, так и общенациональная). Так, в частности, уже упоминавшийся нами выше американский исследователь Франц Боас утверждает: «...язык представляет собой одну из наиболее благодарных областей исследования при изучении формирования основных этических представлений. Большим преимуществом лингвистики в этом отношении является тот факт, что лингвистические категории формируются бессознательно, и поэтому можно проследить процессы, ведущие к их формированию, не прибегая к помощи дополнительных объяснений, которые часто дезорганизуют и лишь мешают пониманию» [5, с. 70]. В роли существенных методологических установок при этом нередко срабатывает обращение к доступному преобразовательному ресурсу. Это: перспективы заимствования шаблонных ментальных макетов в культурах этнических предков и соседей; хроникальные проектные задумки, присущие стандартным культурам; интерес к наукообразной философии тех или иных культур.
Тем не менее, частое неимение заметной вероятности обращенности непосредственно к философским этническим установкам способно принизить некоторые языково-культурные выводы. Условной подмогой в вышеуказанном отношении может выступить ресурс, в частности, скопившийся в этническом фольклорном складе адыгов. Родившийся на Северном Кавказе (Моздок) в начале прошлого века (1904) советский профессор археологии Евгений Крупнов, уже в свои предсмертные годы (1969) высоко оценивая эпос народов Кавказа, указывал, что «в целом он до сих пор не подвергался еще всестороннему и сравнительному изучению в различных аспектах» [7, с. 15]. Разделяя подобную точку зрения профессор Ачердан Абрегов уже в новом веке подтверждает: «Поэтому всестороннее изучение эпических произведений представляет большой научный интерес, для чего необходимо тесное взаимодействие специалистов различных наук: историков, лингвистов, литературоведов, географов, зоологов, ботаников и т.д.» [1, с. 54]. Действительное своеобразие наблюдаемого Е.И. Крупновым на родном для него Северном Кавказе нартского эпического кладезя заключается в следующем: он есть монументальное творение культуры духа, присущей древнему горскому жителю здесь. Экспериментирующий археолог, признанный советскими историками, находит «поразительное совпадение исторических свидетельств о продвижении скифов в Переднюю Азию и топографии археологических находок скифского и саяронатского типа на Кавказе, на путях этого продвижения, убеждает в реальности пребывания скифов на Кавказе и заметного их влияния на культурное развитие местных племен и народов» [6, с. 66]. И тогда уже, анализируя происхождение северокавказских жителей, Евгений Крупнов уверен: они «… исключительно развиты и не только дожили до эпохи освоенной демократии, но в известной мере, определили и ее своеобразие, как среды, в которой якобы протекал процесс создания основного ядра кавказского нартского эпоса» [6, с. 373]. Именно в такой, как считает цитируемый советский археолог, «… однородной среде и зародились начала эпических песен и основное ядро знаменитого богатырского нартского эпоса, в частности циклы сказаний о нарте Тлепше Нурдалагоне и других нартах, олицетворявшие высокое кузнечное мастерство» [6, с. 398]. Данный эпический комплекс адыгов сосредоточил в себе культурный стаж, накопленный не одним столетием и модифицированный в обильный образно-интеллектуальный клад, несущий и поясняющий реальность, а также присутствие в нем индивида.
Нередко ближе к нашему времени чаще упоминаемым оказывается тезис о твердой неизменности генетики индивида и культурного генотипа. К примеру, подчеркивая и поясняя связанную с языками культур возможную хроникальную объективность времен, упоминаемый в науке Б. Уорф уверен: «Наше же объективизированное время вызывает в представлении что-то вроде ленты или свитка, разделенного на равные отрезки, которые должны быть заполнены записями. Письменность, несомненно, способствовала нашей языковой трактовке времени, даже если эта языковая трактовка направляла использование письменности» [8, с. 160-161]. Ввиду отсутствия порой механизмов письменности образ мыслей и бытие социума налаживались и на Кавказе с оглядкой на установки, сформулированные устно- передаваемые мифами аксакалов. Однако не один лишь письменный свиток способен оказался сохранить дух предков в этносах. Не менее интенсивно это удавалось именно фольклорному слогу в этносах, мало реагировавшему на изменения условий и обстоятельств, расположенных снаружи. Весьма заметно этим отличается адыгский эпический слог «Нарты», несущий в себе дух истинного, весьма узнаваемого адыга. Соотносим тем самым фольклор (народный слог) с производимой им реконструкцией адыгского этнического сознания, в их слиянии с языком и с их оглядкой на культуру. Так, по мнению вышецитируемого адыгского литературоведа Л. Бекизовой, «Нартский эпос в этом смысле представляет собой уникальный итог многовекового диалога, многократного пересечения активных культурных взаимодействий» [2, с. 50]. Действительно, это есть обильное этническое языково-культурное средоточие адыгского менталитета. Причем центральные эпические персонажи здесь приобретают на строках эпоса своим мастерством или подвигами культы божественного почитания (к примеру, мастер Тлепш и его обожествление). В нартском и в следящем за ним адыгском мире лица сберегли именно веками (и даже, возможно, благодаря таковым) собственный ценностный расклад и его приоритеты. В случае преобразования неких, присущих этносу, ментальных канонов вполне вероятно форматирование и структурирование собственного языкового мышления его представителей. И это дает возможность обратиться и к слову, и к культуре как к смысловым и наглядным чертам, присущим обусловленности рассматриваемой связи в социуме.
Так, к примеру, одной из задач, имевшихся перед языком в условиях социума, являлась расшифровка слаженных изложений, присущих тем или иным, как часто-, так и редко- контактным цивилизациям. Таким путем проявлялись и научные, и разговорные комментарии, сопровождавшие подобные повествования. Наиболее актуальным в этом случае являлось комментирование, применительно непосредственно к прогрессированию звуковой и смысловой оформленности слога.
Рассматриваемая нами в социуме языково-культурная тенденция есть некое совокупное явление, несомое индивидом, но заимствованное у предков, понятое и потомками, что позволяет вести речь и о фольклоре как о социально зависимом наследии поколений. Частые в нартском тексте эпизоды культивирования и обращенности к божествам иллюстрируют собой имевшийся в адыгской культуре момент неуклонного движения и к Богу, и к космосу, и к мифу. Ведь подобно всякому иному на планете словесному механизму языковую культуру адыгов можно считать многогранной. Точнее, в древнем этническом мироустройстве социум достаточно открыто проступал сквозь грань природного и естественного компонента. Причем это было значимо не только тогда, но и для сегодняшних как личных, так и персональных порывов. Тем самым, начатый в древнем мире и продолженный сегодня механизм стандартной для адыгов культуры, подобно иным цивилизациям, выработался и продолжился еще посредством заявленных Прометеем установок человека в мире. Также он определился традициями заявленного Кантом видения культуры в качестве тактики персонального проявления в социальной среде. И именно эти сведения приобрели веками свои успешные отображения в архетипном слоге адыгской культуры (в частности, в фольклорном ресурсе).
Использованная литература
1. Абрегов А.А. Названия растений в адыгейском языке: Синхронно-диахронный анализ: Автореф. дисс. … д-ра филол. н. (10.02.09). – Майкоп: Адыгейский государственный университет, 2000. – 60 с.
2. Бекизова Л.А. Проблемы изучения мифологии и эпоса адыгов // Проблемы сохранения черкесского фольклора, культуры и языка: Материалы Международной научно-практической конференции памяти М.И. Мижаева / Сост. М.М. Паштова. – Майкоп: «ИП Паштов З.В.», 2015. – С. 48-54
3. Берсиров Б.М. Формирование лингвистической культуры у студентов в процессе обучения язык // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 3: Педагогика и психология. – 2010. – № 2. – СС. 71-76.
4. Бижева З.Х. Адыгский фольклор и этнолингвокультурология // Проблемы сохранения черкесского фольклора, культуры и языка: Материалы Международной научно-практической конференции памяти М.И. Мижаева / Сост. М.М. Паштова. - Майкоп: «ИП Паштов З.В.», 2015. – С. 55-60.
5. Boas F. Handbook of American Indian languages (Introduction). – Washington: U.S. Government Printing Office, 1911. – Part I. – P. 1-85.
6. Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кавказа. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. – 521 с.
7. Крупнов Е.И. О времени формирования основного ядра нартского эпоса у народов Кавказа // Сказания о нартах – эпос народов Кавказа. – М., 1969. – с. 15-29
8. Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Новое в лингвистике / Под ред. В.А.Звегинцева. – М.: Издательство иностранной литературы, 1960
Опубл.: Хуако Ф.Н. Язык и культура в духовном бытии адыгского этноса: поиски взаимосвязи // Культурное наследие Северного Кавказа как ресурс межнационального согласия: Сборник научных статей по итогам VIII Международного научного форума / Отв. ред. И. И. Горлова; редкол. Т. В. Коваленко, А. А. Гуцалов, Н. А. Костина, Е. Г. Саркисова. – М.: Институт наследия, 2023. – 372 с. – С. 283-291
Общ.: DOI: 10.34685/HI.2023.31.10.001
Общ: ISBN 978-5-86443-440-6