УДК 82-3
Филология
В статье рассматривается творчество адыгского писателя текущего времени Амира Макоева, который действует в наши дни в Кабардино-Балкарии. Данная исследовательская установка реализуется в научной работе посредством фактов биографии писателя в сопоставлении с его повестью «История Зула». Во Введении статьи уточняются моменты изученности в научном мире творческих достижений Амира Макоева на современном литературном поле, что позволяет понять автора статьи в его обращенности к данной тематике. В Результатах исследования после изложения биографических фактов, подтверждающих словесные, творческие таланты, шаги, достижения анализируемого писателя, автор статьи переходит к художественному слогу А. Макоева, обобщая здесь то, что является изображением индивидуально-личностного ресурса адыга, применяемым и воспроизводимым им. В Заключении происходит обобщение и подытоживание произведенного анализа с уточнением авторского опыта Амира Макоева.
Амир Макоев, адыгская проза, повесть, российское здравоохранение
The article examines the work of the Adyghe writer of the current time Amir Makoev, who is active today in Kabardino-Balkaria. This research approach is implemented in the scientific work through the facts of the writer's biography in comparison with his story "The History of Zul". In the Introduction of the article, the moments of study in the scientific world of Amir Makoev's creative achievements in the modern literary field are clarified, which allows us to understand the author of the article in his appeal to this topic. In the Results of the study, after presenting biographical facts confirming the verbal, creative talents, steps, achievements of the analyzed writer, the author of the article moves on to the artistic style of A. Makoev, generalizing here what is the image of the individual-personal resource of the Adyghe, applied and reproduced by him. In the Conclusion, there is a generalization and summarization of the analysis produced with the clarification of the author's experience of Amir Makoev.
Amir Makoev, Adyghe prose, story, Russian health care
Введение
Кабардинский писатель нашего времени Амир Макоев выступает создателем прозаических произведений, которые были напечатаны в авторских сборниках («Возвращенное небо», «В ожидании смысла»), а также выходили двумя десятками на литературно-публицистических страницах нескольких российских журналов. Первая из названных книг появилась в наши годы в типографии «Эльбрус» города Нальчика. Данный авторский продукт завоевал интерес публики особенно женского пола философско-мистической прозой. Таковой выступает повесть «Сады Масират», излагающая весьма неординарную новеллу юной женской судьбы в ее тяготах. С ее нестандартностью согласен и сам автор: «Да, в моих сочинениях рано появились элементы мистики, смещение времени и пространства, вставные сны – читатель не сразу понимает, что я размываю границы между прошлым и будущим, тем и этим миром, реальностью и вымыслом» [1]. На полях не слишком активной сегодня в чтении Кабардино-Балкарии ново- вышедшая авторская строка сборника весьма интенсивно приобрела читательский интерес. Причем, в частности, текст указанной средней прозы с главной героиней в ней Масират удивил получателя присущей автору ориентацией на душевные тяготы индивида (здесь, – прекрасного пола). Как признается сам писатель в одном из современных интервью, «С ранних лет я чувствовал в душе необъяснимые волнения и был уверен, что ничего подобного не испытывают мои сверстники» [1].
Материалы и методы.
Материалом обозначаем как жизненный, так и творческий опыт адыгского писателя Амира Макоева, а также его определенное прозаическое творение («История Зула», 2014, рукопись), в котором автор, будучи рассказчиком в образе главного героя, учитывает и живой характер: «Хотя и сейчас с интересным мне читателем с жаром могу спорить и доказывать ему верность своих суждений, хотя и вижу, что не смогу его переубедить. Издержки характера» [1]. Потому национальный характер также считаем ключевым компонентом в текущем исследовании. Инструментами в роли методов работают с указанным материалом обзор, анализ, сравнение, сопоставление и всевозможные характерологические приемы.
Результаты исследования.
Обнаруживаем зримое подтверждение цитируемой авторской мысли и в анализируемой повести Амира Макоева. Вот он и признается нам в другом своем интервью в неподкупной хаотичности собственной творческой думы: «Я никогда не составляю план, не знаю, что произойдет в повествовании. Вообразите нечто – сам не знаю, что именно это такое, не знаю даже, с чем сравнить, скажем, так: нечто незримое, которое незаметно наполняет меня и дает знать, что я готов к творчеству. Я еще не знаю, что и как напишу, а только чувствую, что плод созрел» [2]. И именно вслед за таким аппетитным фруктом направляет нас загоревшийся своим замыслом творец. Разрабатываемая для получателя автором сюжетная заточка появляется налицо уже в стартовых строках повести. Происходящий в ресторане приятельский конфликт, который обернулся серьезным ранением до крови настраивает читателя на старте на острое сюжетное развитие. После подобного зачина текстовый получатель готов следовать в следующих эпизодах за раненым, следующим в медицинское учреждение. Он с опаской вникает в развитие событий, однако его опасение порой стабилизируется, когда здесь же вырисовывается образ того медицинского служителя, который встречает раненого. Берущий на себя нить изложения профессор Лутов начинает выступать теперь стержневым лицом, обеспечивающим пострадавшему Зулу профессиональное прикрытие. И потому подобный клиент непосредственно в абстрактном ракурсе проявляет собственную активность. Налицо перед взором читателя неизменная поведенческая нестандартность увлекающегося алкоголем персонажа. Ассоциируются со случившимся ранением также присущие ему дефекты речи, увлеченности, а также доступная ему контактная проницаемость. В дополнение к перечисленному расширяюще размышляет либо подытоживает время от времени излагающий мысль центральный герой Лутов. Иногда его изложения мастерски усложнены, запутаны, но непосредственно их проф- тональность уверенно захватывает читательское восприятие. Порой в таком случае интересующийся читатель выступает условным призером: он удостаивается за постоянство своей увлеченности. Ему даруется определенный романтический окрас событий. Здесь весьма заметным лирическим лицом начинает выступать работающая медсестрой Мадина, которая привлекает мужское внимание пациента, а также сама торопится оберегать Зула. Девушка периодически и подробно сообщает профессору Лутову детали поведенческого макета пациента и собственных реакций на него. Тем самым Мадина ощутимо приближает своего коллегу-профессора к интересам клиента. Соответственно такой связи вырастающий однажды докторский монолог содержит детализированную физиогномику, которая порой яростно, но весьма наглядно демонстрирует размышления лечащего врача о сути больного клиента.
Насыщенный физиологическими подробностями такого рода монологический текст срабатывает логическим началом излияния теперь последующего, которое адресовано в этом случае уже гораздо более отвлеченным критериям. Таковым здесь выступает душевное пространство как многостороннее явление. Ведь знаем мы как авторский, так и личностный приоритет Амира Макоева еще из одного интервью: «Для меня самое главное в создании произведения – боль и сильное переживание. Это острое чувство, ранее мною пережитое, обрастает чужими событиями, то есть не произошедшими лично со мной, и в какой-то момент все сходится само собой и рождается новый мир» [2]. Непосредственно подобное стороннее разнообразие пространственных структур уверенно подкрепляет доктор в ходе дискуссий с собственными, порой вымышленными, противниками. Формулируются здесь Лутовым вопросы разных сфер: и из биологии, и из физики, и из механики, и из атомной энергетики. Вновь легко проследить и в таком ряду биографические факты писателя, который в 1985 году уверенно завершил обучение в Саратовском институте механизации по специальности гидромелиорация, получив весьма достойную (и особенно, – в советское время) инженерную специальность с гидротехнической квалификацией. Удалось ему и апробировать новоприобретенную тогда профессию, поскольку проработал по ней около полутора десятка лет (до 2002 г.), что и заметно читателю по пояснениям в персонажных ответах, относимых не только к человеку, но и к атомным частицам. К тому же погружения писателя в литературную ниву иногда демонстрируют наглядный ряд современных женских доминант, каковой выстраивается в периодических излияниях центральной героини Мадины. Именно это и формулирует сам автор в одном из интервью: «Я как-то уже признавался, что сажусь писать о красивых женщинах, море, роскошных яхтах, любовных романтических отношениях, а получаются почему-то «Золотые апельсины», «В пору голых деревьев», «Возвращенное небо», «Сады Масират»» [2]. Следовательно, успевает при этом заметить получатель, ведущий повествование персонаж обитает не так давно и не так далеко. Многие из рисуемых событий есть наше отечество, наше время, наша аудитория. Здесь весьма распознаваемы целые букеты присущих именно постсоветской России социальных пейзажей. К тому же читательское доверие отнюдь не безосновательно, поскольку реально Амир Макоев трудился на разных фронтах: и в общественных учреждениях, и в коммерческих проектах, был при этом и заместителем директора Кабардино-Балкарского отделения Литфонда РФ.
Переключаясь на накатывающие на него видения мышление Зула аннулируется, однако тело продолжает исторгать адыгоязычные слоги. Вопрошая из уст героя неким бессознательным звуковым потоком, автор приближается к благодарному читателю, даруя ему непосредственно родные звуки. Автор Амир Макоев посредством лирического монолога центрального персонажа Лутова высвечивает пациента в роли реального активиста, определенного «духовидца», следящего за совестью лечащего специалиста. Причем автору и в жизни представляется действующим разумное знамение, когда он, как проводник, говорит об имеющейся настойчивости выписываемых образов. И потому не забывает при этом писатель поблагодарить высшие силы: «То, что заложено Всевышним, рано или поздно в тебе проступит и будет преследовать неотступно» [1].
Отнюдь не перестает одновременно Амир Макоев диагностировать и властную политику (почему-то лишь местную, не затрагивая федеральную), что тоже не менее узнаваемо для современного регионального жителя, чаще опасающегося, нежели почитающего властных представителей. К тому же достаточно часто здесь налицо вычерчивается претензия говорящего в кадровых эпизодах, попрекающим поведение силовых представителей. И это не есть неожиданность в восприятии знакомого с российской действительностью получателя. Так, в частности, подверженный силовым гонкам доктор, уже явно уставший от болезненных дефектов пациента. Весьма узнаваемы для российского читателя тянущие профессионального медика по силовым коридорам дознаватели, которые планируют возможное юридическое дело с грядущими приговорами либо с острыми карами, не исключают и отхода специалиста к отдыху. Ощутимо расстраивающей на этом событийном ряду выступает процедура фиксации хода клиентской восстанавливаемости. Она непреклонно напрягает медицинского работника, который совсем не отказывается от возможного присоединения к делу спец- органов. Лутов при этом рассматривает вероятность отказа от пациента в случае обращения его в полумертвого статиста, который бы обрекал себя на застенки, а также на утерю межличностной веры. Волнует опытного профессора также вероятная перспектива ухода с рабочего места. Она весьма известна сегодняшнему региональному бюджетнику гуманитарной сферы. И, тем самым, ожидаемая следственная атака на больницу случилась, ее ведет некий массивный угрожающий силовик высокого звания. Действительно, достаточно наглядным при этом оказывается негативный лик подобного мрачного активиста. И тогда на таком персонажно заметном, темном фоне возникает в изложении лирическая тональность. Она окрашивает контакты бегущей от своих бед пары. Мадина уже способна обращаться к идущему рядом Зулу с местоимением единственного рода «мой», а это весьма тесная связь, – понимает внимательный читатель. Он, в свою очередь, разделяет очевидный здесь эмотивный восторг героини, который подобен девственному свету росы на восходе.
Обсуждение и заключение
Обобщая, приведем авторское пояснение о позднем книжном пристрастии, адресованное его собственной творческой логике: «… В моём первом рассказе «Спаси меня, мой ангел», написанном в двадцать один год в Саратове, где я учился, Сонечка в саду разыгрывает спектакль перед героем. То, что она там рассказывает, и есть содержание моей поэмы. Я подарил её этой необыкновенной девочке. Перед написанием этого рассказа у меня была травма, я не мог заниматься борьбой какое-то время — вот тогда-то и стал читать запоем. Причём начал не с художественной литературы, а с философии, этики, психологии. Одним словом, в борьбу уже не вернулся, хотя мне и прочили победы на мировых аренах. Я решил стать писателем» [1].
Список использованных источников
1. Амир Макоев: размывая границы между тем и этим миром // https://xn----7sbablnnmsiu1dzd9c.xn--p1ai/2022/12/14/amir-makoev-razmyvaja-granicy-mezhdu-tem-i-jetim-mirom/
2. Амир Макоев: Я всего лишь проводник и не вправе ничего исправлять // https://nalchik.bezformata.com/listnews/amir-makoev-ya-vsego-lish/44231777/
3. Макоев А. История Зула (рукопись, 2015).
Опубл.: Хуако Ф.Н. Адыгский нрав за стеной... // ДОКЛАДЫ АМАН. – 2025. – Т. 25. – № 1. – С. 98-103